Книга «Семь даосских мастеров»

Автор: Вонг Е.
Год издания: 2012
Издательство: Амрита-Русь
Кол-во страниц: 192
Перевод с английского — Ассоциация Чжэнь Дао

«Семь даосских мастеров» — классический китайский роман, написанный неизвестным автором приблизительно в XVI в. В нем рассказывается о семерых учениках великого даосского Патриарха Ван Чунъяна и тех невероятных трудностях, которые им пришлось преодолеть на пути к Дао. Все они, как и их учитель Ван Чунъян — реальные исторические личности, жившие в Китае в период династии Южная Сун (1127–1279).

В романе приводятся наставления Ван Чуъяна своим ученикам по таким вопросам, как культивация тела и сознания, техники медитации, преодоление несовершенств собственного характера. Все это, наряду с захватывающим описанием приключений персонажей, предполагает глубокое и в то же время увлекательное чтение, раскрывающее читателю основы даосской философии и практических методов.

Предисловие к русскому изданию

Перевод данной книги был выполнен Ассоциацией Чжэнь Дао.

Выражаем безмерную благодарность Учителю и Патриарху Люй Ши Яну и всем даосским мастерам, благодаря которым у многих людей появилась счастливейшая возможность прикоснуться к Великому знанию об Истинном Пути.

Ассоциация Чжэнь Дао — сообщество единомышленников, практикующих даосские методы самосовершенствования и готовых приложить усилия к тому, чтобы каждый желающий мог приобщиться к Великому Учению и узнать методы культивации тела, энергии и духа для обретения физического и духовного совершенства. Дело распространения истинных знаний даосской традиции не может быть эффективно выполнено единицами — это дело совместных усилий увлеченных и небезразличных людей.

Целями Ассоциации Чжэнь Дао являются:

Содействие широкому распространению методов и практик даосской традиции, направленных на духовное и физическое совершенствование человека.
Формирование истинного представления о методах практического даосизма, способствование более глубокому пониманию их теоретических и практических аспектов.
Формирование сообщества людей, объединенных общими духовными ценностями и интересом к даосским методам совершенствования, для возможности взаимного развития, поддержки, общения.

К сожалению, в настоящее время очень мало литературы, которая глубоко и правильно осветила бы эту древнюю традицию, и особенно это относится к духовному аспекту даосизма. Ведь представляя собой глубочайшую и четко выстроенную систему духовного развития человека, даосизм зачастую ассоциируется у большинства лишь с методами оздоровления, известными в настоящее время как цигун. Но даже книги по цигун часто искажают суть как теоретических, так и практических моментов. Также в них почти отсутствуют жизнеописания великих мастеров даосизма, которые могли бы вдохновлять на практику, а их мудрые наставления помогли бы в формировании у практикующего правильного понимания Пути.

Ассоциация Чжэнь Дао хотела бы восполнить этот пробел и планирует выпуск серии книг, посвященных даосской традиции.

Мы открываем эту серию романом «Семь даосских мастеров», повествующем о жизни патриарха Ван Чунъяна и его семерых учеников, которых называют «Семь истинных людей Северной школы». На примере жизни героев, направленной на поиск просветления и обретение Высшей Истины, роман дает широкое представление о даосизме, даосском мировоззрении и подходе к самосовершенствованию.

Ассоциация Чжэнь Дао

Предисловие к английскому изданию

Весной 1981 года я встретила человека, который навсе- гда изменил мою жизнь. Его имя — Мой Линьшинь. Он даосский монах, эмигрировавший в Канаду из Гонконга. Он дал мне возможность приобщиться к даосской традиции и передал наставления о Дао.

Еще ребенком, когда я жила в Гонконге, я всегда восхищалась рассказами о даосских мастерах и Бессмертных. Затем, когда в возрасте четырнадцати лет мы изучали классическую литературу, меня опять странным образом увлекла даосская философия — Чжуан-цзы и «Хуайнань-цзы» — и совершенно не трогали любовная поэзия и романы, которыми зачитывались мои сверстники.

В зрелые годы под наставничеством своего дяди я изучала геомантическое искусство фэн-шуй, трактат «И Цзин», а также другие, менее известные, тексты из Даосского канона. Но чтобы серьезно заниматься даосскими практиками, мне нужно было найти даосского мастера.

Когда я закончила школу в Гонконге, мои родители решили, что высшее образование я должна получать в Соединенных Штатах. В течение университетских лет, проведенных в Бостоне и Нью-Йорке, я продолжала поиски Учителя, но безрезультатно. Затем череда непредвиденных обстоятельств привела меня в Буффало, где я и встретила Мой Линшиня — на семинаре по медитации в местном клубе тайцзи-цюань.

Впервые увидев его, я поняла, что этот человек будет моим Учителем и его наставлениям я буду следовать в вопросах своего духовного развития. Между нами возникло взаимное приятие и доверие, что всегда лежит в основе отношений между Учителем и учеником, и перед своим отъездом Мой Линшинь пригласил меня к себе в гости в Торонто. По прошествии года наших регулярных встреч я прошла посвящение в традицию, мастером которой являлся Мой Линшинь, и смогла называть его «Шифу» («Учитель-наставник»).

В 1987 году я стала помогать Шифу в его поездках по Северной Америке, Европе и Австралии, выступая в качестве ассистента и переводчика на его семинарах по тайцзи-цюань и цигун. Однажды, летом 1988 года, на одном из семинаров по даосизму Шифу сказал: «Ты должна перевести книгу „Семь даосских мастеров“; это одна из лучших книг, дающих начальное представление о даосской традиции». Так что, вернувшись домой в Колорадо по завершении семинара, я начала работать над переводом.

«Семь даосских мастеров» — это, по сути, инструкция по даосской практике, изложенная в форме художественного произведения. Даосские мудрецы знают, что лучший способ передать даосскую философию и принципы практики — это представить знания таким образом, чтобы заинтересовать ученика. Поэтому притчи и сказания всегда были в Китае очень эффективным способом донесения буддистского и даосского учений. Роман как форма литературного жанра возник в Китае во времена династии Мин (1368–1644) и сразу стал идеальным способом изложения широким массам абстрактных и зачастую сокровенных наставлений буддизма и даосизма.

Более того, поскольку такие романы писались простым разговорным языком, а не на классическом китайском, то знания, прежде доступные лишь ученой аристократии, открылись менее образованным слоям общества. Поэтому такие книги, как «Путешествие на Запад», «Речные заводи», «Семь даосских мастеров», «Роман о трех царствах» приобрели неслыханную популярность у китайского народа и превратились в домашние сказки, которые знает каждый ребенок.

Автор романа «Семь даосских мастеров» неизвестен. Литературный стиль позволяет предположить, что он был написан в середине правления династии Мин (примерно XVI в.). В основу романа легли устные истории, в свою очередь возникшие на базе песен-саг периода монгольской культуры (династия Юань). Положительный образ императора Юань в романе также указывает на то, что текст был написан во времена, когда народная память о зверствах монгольских императоров уже относительно померкла.

Многие даосские истории, прежде чем появиться в печатном виде, передавались из уст в уста. Но в отличие от историй Лецзы, передававшихся устно на протяжении семисот лет, прежде чем их собрали и записали, роман «Семь даосских мастеров», изначально возникший из фольклорных историй, был записан и опубликован сразу после того, как обрел популярность. Его литературный стиль отличается от «настоящих романов», таких как «Путешествие на Запад» или «Герои болота», и содержит фразы, напоминающие приемы запоминания, использующиеся слепыми рассказчиками.

В «Семи даосских мастерах» на примере жизни Ван Чунъяна и его семерых учеников раскрывается традиционное понимание качеств характера и внешних условий, необходимых для серьезной практики, и описываются препятствия, обычно встречающиеся на пути к просветлению. Ван Чунъян и его ученики — это реальные исторические персонажи, жившие в эпоху династий Южная Сун (1127–1279) и Юань (1271–1368).

Существуют исторические записи, свидетельствующие, что один из учеников, Цю Чанчунь, состоял в дружеских отношениях с Кублай- ханом и был назначен высшим придворным священником во времена правления первого монгольского императора Тай-цзу. Последователи Цю Чанчуня продолжали пользоваться благосклонностью китайских императоров династий Мин и Цин (1645–1911). Роман «Семь даосских мастеров» соединяет воедино факты и легенды, чтобы передать историю, которая одновременно обучает и развлекает.

Ван Чунъян почитается как один из величайших патриархов школы Совершенной Истины. Считается, что от его учеников, семерых даосских мастеров, начала развиваться Северная школа даосизма — направление, проповедующее принцип «единого пути». В даосизме «единого пути» просветление (бессмертие) достигается посредством медитативных практик и упражнений цигун, а не через сексуальную йогу и прием снадобий. Бессмертие обретается через практику так называемой внутренней алхимии — методологии, направленной на трансформацию тела и сознания посредством личной практики индивидуума. Кстати, Цю Чанчунь, один из семерых мастеров, впоследствии основал школу Лунмэнь (школа Драконовых Врат), по сей день являющейся одной из наиболее заметных даосских школ «единого пути».

Роман передает даосское учение с одной стороны непосредственно в форме наставлений Ван Чунъяна своим семерым ученикам, а с другой — через описание жизни и испытаний героев романа на их пути к просветлению. Наставления Ван Чунъяна, Цю Чанчуня и других героев перефразируют и разъясняют существенно более абстрактные и сокровенные тексты Даосского канона, касающиеся природы ума и тела, уровней даосской практики, техник медитации и методов преодоления четырех самых сложных препятствий на пути Дао: привязанности к алкоголю и сексу, алчности и дурного характера.

На протяжении всего романа прослеживается даосское понимание того, что карма создается нашими поступками. Награда и воздаяние приходят к человеку как результат его действий. Судьбу можно изменить, если совершать благие дела, а задатки, необходимые для даосской практики, могут быть результатом праведности в прошлых жизнях.

«Семь даосских мастеров» — это книга о правильном понимании и воплощении в жизни принципов культивации Дао. В даосизме развитие тела неразрывно связано с укрощением своего ума. И чем выше уровень практики, тем критичней становится работа с сознанием. Мой учитель Мой Линшинь в итоге дал мне больше наставлений о том, как укрощать желания и эгоистические тенденции собственного ума в моей повседневной жизни, чем специфических инструкций по медитации, цигун или боевым искусствам. Очищение сознания и преодоление привязанностей способствует более эффективной работе и с телом, и с внутренней энергией. При этом общеизвестно, что если эго в человеке доминирует, то занятия цигун могут стать крайне опасными. А для растворения эго человек должен жить праведной жизнью, являющейся с одной стороны методом, а с другой — показателем нашего успеха на пути очищения сознания.

В романе «Семь даосских мастеров» перед нами предстают семь выдающихся личностей, не только в совершенстве освоивших внутреннюю алхимию и теорию даосского учения, но и, по сути, живших этим. Будучи частью Даосского канона, роман рассматривается большинством даосских школ как хорошее введение в даосизм как для начинающих практику, так и вообще для широкой общественности. Его можно читать как инструкцию по даосской практике, а также просто как историю семи человек, преодолевших невероятные трудности на пути к самопознанию и самореализации.

Глава 1

Добрые дела не делаются напоказ. Если вы проявляете сострадание только для того, чтобы продемонстрировать другим свою добродетель, это бессмысленно. Не важно, сколько денег вы подаете бедняку; если вы поступаете так, чтобы произвести впечатление на других, это не будет добрым делом.

Во времена династии Сун (960–1279 гг. н.э.) в китайской провинции Шэньси была небольшая деревушка под названием Давэй. В ней проживало около ста человек, преимущественно из клана Ван. К этому же клану принадлежала и одна вдова лет сорока от роду. Ее дети — сын и дочь — давно выросли, обзавелись собственными семьями и уехали из деревни. Но, обладая от природы добрым, материнским сердцем, она любила всех деревенских детей, как своих собственных. Она раздавала им гостинцы и подарки, утешала тех, кто бывал обижен. Дети знали, что у вдовы всегда можно попросить помощи.

За ее доброту деревенские жители прозвали вдову матушка Ван. Матушка Ван была достаточно обеспеченна и глубоко религиозна. Она приглашала в свой дом на вегетарианские обеды буддистских и даосских монахов, совершала значительные подношения монастырям и регулярно читала сутры. К ней приходили за подаянием нищие и сироты даже из соседних деревень.

Однажды была необычайно холодная зима. Дул сильный ветер, навалило большие сугробы снега. Улицы были пустынными, и деревушка казалась заброшенной. В один из таких холодных темных вечеров двое нищих постучались в дом матушки Ван и попросили приюта.

— Вы оба молодые и сильные. Не понимаю, почему вы занимаетесь попрошайничеством? Лучше бы нашли себе честный заработок, а не пытались жить за счет других. Вы, наверное, не в своем уме, если думаете, что я вам помогу!

Не успела она договорить, как, протиснувшись между нищими, к ней подошли буддистский и даосский монахи и сказали:

— Матушка Ван, не найдется ли у вас немного еды для странствующих монахов?

Матушка Ван тут же послала слугу, чтобы тот наполнил миски монахов едой. Забрав свои миски, монахи ушли в ночь, а нищие, глядя на все это, воскликнули:

— Добрая женщина, почему же вы дали еды монахам, а нас гоните прочь?

— Что ж, я объясню вам. Вот я дала монахам немного риса с овощами. А взамен я получу много больше. Буддистский монах будет молиться о том, чтобы невзгоды обошли мой дом стороной. Даос научит меня методам продления жизни. А вот вы? Что я получу взамен за свою помощь вам?

Нищие вздохнули:

— Эх, матушка Ван… Если бы ваше сострадание и милосердие были искренними, вы не ожидали бы получить что-то взамен. Если же вы ожидаете благодарности за доброе дело — это уже не истинная добродетель. Всю жизнь вы совершали добрые дела либо напоказ, либо в надежде обрести взамен долгую жизнь и благополучие.

Сказав это, нищие развернулись и пошли прочь.

Опустилась ночь, и снег повалил еще сильнее. Нищие достигли окраин деревни, и дома попадались все реже. Завидев добротное каменное строение с большой черной дверью, нищие решили попытать удачи здесь. Они постучались в дверь и стали громко звать хозяина дома. Через какое-то время послышались шаги, и дверь отворилась. На пороге стоял высокий бородатый мужчина, на вид лет сорока. И хотя мужчина был уже немолод, выглядел он крепким, и в нем легко угадывался человек, много занимавшийся боевыми искусствами.

Звали этого человека Ван Тесинь. В молодости он изучал классические науки и стремился стать чиновником, однако, несколько раз провалившись на экзаменах при поступлении на государственную службу, оставил свои устремления. Постепенно он забросил учебу и занялся боевыми искусствами, чтобы отстаивать права бедных и угнетенных не в чиновничьих кабинетах, а собственным кулаком и мечом. В эту зимнюю ночь, когда в его дверь постучались два оборванца, Ван Тесинь, его жена, сын и слуги сидели перед пылающим очагом и жарили мясо.

Открыв дверь, Ван Тесинь увидел двух нищих, стоящих на снегу в жалких лохмотьях и босиком. Недолго думая, он сказал:

— Ночь холодная, а вы на окраине деревни и вряд ли найдете здесь другое место для ночлега. Думаю, в этих лохмотьях холодновато разгуливать в такую метель. Может, зайдете в дом? У меня есть комната для гостей. Вы можете там переночевать и продолжить свой нелегкий путь, когда метель утихнет.

Нищие обрадовались и горячо поблагодарили гостеприимного хозяина. Ван Тесинь проводил их в комнату для гостей и приказал слугам принести теплые одеяла и горячий ужин.

Метель продолжалась еще два дня. Нищих никто не беспокоил, и они сочли за благо пожить какое-то время в этом гостеприимном доме. На третий день, когда метель утихла, друзья решили, что пора и честь знать, и засобирались в дорогу. Но тут дверь их комнаты отворилась, и вошел Ван Тесинь в сопровождении слуг, которые несли еду и вино.

— Друзья! К своему великому сожалению, эти два дня я был занят делами и не мог в полной мере выказать вам мое гостеприимство. Но сегодня я свободен, так что давайте выпьем и пообщаемся!

Нищие радостно согласились, и все трое стали есть, пить и беседовать, как старые друзья. Когда уже много было съедено и выпито, Ван спросил своих гостей:

— Я не могу понять, почему вы попрошайничаете? Быть может, вы остались без средств к существованию? Вас кто-то обманул и разорил? Хотите, я дам вам денег, чтобы вы могли заново начать свое дело?

Один из нищих ответил:

— Мое имя — Золото в Тягость. Его, — он указал на своего друга, — Чан Опустошенное Сердце, и мы были нищими всю свою жизнь. Даже если ты дашь нам денег, мы просто не знаем, как начать собственное дело. Мы привыкли жить без монетки в кармане: когда есть еда, мы едим; когда мы чувствуем усталость, мы ищем место, чтобы вздремнуть. Уж лучше быть дикими гусями, что свободно летают, где им вздумается, чем домашней курицей, до конца жизни привязанной к своему курятнику. Если ты жаждешь славы и успеха, как же ты сможешь освободить свой дух от оков Сансары?

Когда Ван услышал эти слова, он вздохнул и произнес:

— Да… Вы действительно мудрые люди, раз смогли освободиться от цепей материального мира. Это достойно уважения! Больше я ни слова не скажу по поводу вашего образа жизни. И я даже в чем-то завидую этой вашей независимости от материального благополучия.

На следующий день Ван пошел провожать нищих до окраины деревни. Они тепло попрощались, но Вану почему-то не хотелось возвращаться домой, и он решил пройтись еще немного. Вскоре они дошли до моста. Нищие ступили на него и жестом предложили Вану следовать за ними. Ван озадаченно уставился на мост: он жил в этой деревне уже многие годы, однако никогда прежде не видел здесь моста. Нищие снова позвали Вана, но тот остановился в нерешительности. Тут до него донеслись слова нищих:

— Богатство и успех исчезнут. Даже самая лучшая одежда износится и превратится в лохмотья. Мы смогли вырваться из оков материального мира. Мы никому ничего не должны, нас не волнуют успехи и неудачи. Но того, что у нас есть, уже никто не отнимет. Наши спутники — солнце и луна. Мы ни перед кем не склоняемся. Мы бедны, но обладаем величайшим из сокровищ.

Услышав это, Ван больше не сомневался. Он вступил на мост и перешел на другой берег реки. Там он увидел двух своих новых друзей уже сидящими за столом с вином, закусками и жестами приглашающими его присоединиться. После пары чаш голова Ван Тесиня стала легкой, по телу разлилась приятная нега. А нищие предложили прогуляться еще чуть подальше — до красивого озера на вершине горы. Потом они куда-то шли (при этом Ван и понятия не имел, как долго и как далеко) и в конце концов очутились у подножия высокой горы. Чан Опустошенное Сердце без колебаний начал карабкаться по крутым склонам. Ван взглянул на эти утесы и подумал, что он уже староват для подобных трюков. Но, словно читая его мысли, Золото в Тягость сказал:

— Не бойся! Просто иди по моим следам, и ты увидишь, что можешь взбираться совершенно без усилий. — И тоже полез на гору.

Ван сделал как ему сказали — и тело его действительно стало будто невесомым и он словно поплыл вверх по склонам. Добравшись до вершины, он увидел там озеро с чистой и прозрачной водой. В центре озера росли семь полностью распустившихся золотых лотосов. Их красота очаровала Вана. И опять, словно бы читая его мысли, Чан Опустошенное Сердце сказал:

— Они прекрасны, не правда ли? Ты хотел бы, чтоб они были твоими?

Прежде чем Ван успел что-то ответить, Чан Опустошенное Сердце пошел прямо по воде к центру озера, сорвал лотосы и вернулся, держа их в руках. Вручив их Вану, он сказал:

— Позаботься о них. Это души семи просветленных, которым предназначено стать твоими учениками. Их карма связана с твоей. Когда ты встретишь их, вспомни Золото в Тягость, Чана Опустошенное Сердце и семь цветков, которые мы доверяем тебе.

Ван бережно спрятал цветы в халат.

— А есть ли шанс, что мы снова встретимся? — спросил он двух друзей. Чан Опустошенное Сердце ответил:

— Мы встретимся. И довольно скоро, месяца через три. Ищи нас около моста, где переплелись наши судьбы. Ван пожелал своим друзьям удачи и начал спускаться обратно с горы. Но внезапно его нога куда-то провалилась, и он упал. Не в силах остановиться, он покатился вниз со скалы и в конце концов потерял сознание.

Глава 2

Придя в себя, Ван обнаружил, что лежит на кушетке в своей комнате. «Да уж, ну и сон», — подумал он. Окончательно открыв глаза, он увидел своего сына, стоящего рядом. Мальчик закричал:

— Папа проснулся!

На крик прибежала жена Вана и начала расспрашивать его о самочувствии. Ван пробормотал:

— Все-таки это странно. Я помню, что отправился провожать нищих до окраины деревни… Но как я оказался в своей комнате?

Жена ответила:

— Вчера ты ушел с этими нищими. Тебя не было весь день, и к вечеру я послала слуг на поиски. Они нашли тебя спящим под мостом более чем в шестидесяти ли (Около 30 километров. — Здесь и далее примечания переводчика.) от деревни. Слуги пытались разбудить тебя, но ты был как пьяный и не просыпался. Тогда они принесли тебя сюда. Ты проспал всю ночь и весь сегодняшний день и проснулся только сейчас.

Затем она продолжила мягко упрекать его:

— Муж мой, все в нашей округе тебя уважают и знают тебя как добропорядочного человека. Представь себе, что они подумают, увидев тебя в компании нищих или валяющимся пьяным у дороги? Многие равняются на тебя, ты пример для молодежи. Прошу тебя, милый, впредь будь, пожалуйста, внимательней к тому, в какой компании ты пьешь.

Ван сказал:

— Спасибо тебе за совет и заботу, дорогая. Но знаешь, я думаю, что эти двое нищих были не обычными людьми, а Бессмертными, решившими посетить наш грешный мир.

— Но Бессмертные не расхаживают в лохмотьях! Совершенно ясно, что это были просто два оборванца!

— Нет, по тому, что они говорили и как себя вели, я уверен, что это были Бессмертные!

— И что же такое они говорили? — спросила жена, явно не совсем убежденная.

Ван рассказал о разных чудесах, произошедших с ним: как, пройдя всего три или четыре ли, они оказались у моста, который находится за шестьдесят ли от деревни; о накрытом столе с вином и едой в безлюдном месте; о том, как он взобрался на гору к озеру с цветущими лотосами. Жена послушала-послушала и сказала:

— Так ты говоришь, выпил только пару чаш? А почему в таком случае ты оказался настолько пьян, что слуги так и не смогли привести тебя в чувство? Знаешь, муж мой, я думаю, это было не просто вино. Я слышала про грабителей, которые добавляют в вино какое-то снадобье, и люди теряют сознание, сделав всего несколько глотков. А затем они обирают своих жертв до нитки и оставляют валяться у дороги. А еще мне рассказывали, что некоторые из подобных грабителей владеют магическими приемами и с помощью колдовства могут переместить тебя далеко от того места, где они тебя одурманили. В мире полно злых людей. Пожалуйста, будь аккуратней! Ты такой добрый и доверчивый, и тебя так легко обмануть. Пожалуйста, обещай мне, что впредь ты будешь осторожнее!

Ван подумал про себя: «Моя жена, конечно, женщина добрая, но вряд ли она способна понять таинственные пути Бессмертных. Не буду больше ей ничего доказывать» — и сказал:

— Хм… Говоришь, тайные снадобья? Ну, может, ты и права. Впредь буду внимательнее.

Ван никак не мог выбросить из головы то, что произошло с ним за эти несколько дней. Часами он сидел в своей комнате, пытаясь разгадать истинный смысл встречи с двумя нищими, которые, как он был уверен, были Бессмертными. И однажды его осенило. Первого нищего звали Золото в Тягость. Если соединить китайские иероглифы «золото» и «тяжесть», то они образуют иероглиф «чжун». Что же касается Чана Опустошенное Сердце, то если в китайском иероглифе «чан» стереть черточки в центре (что значит «опустошить сердцевину, сердце»), то получится иероглиф «люй». Значит, на самом деле нищих звали Чжун и Люй. Очевидно, что это были никто иные, как Чжунли Цюань и Люй Дунбинь, двое из знаменитых Восьми Бессмертных. Ван воскликнул: «Какой же я дурак! Я встретил двух величайших Бессмертных и не узнал их — ни сразу, ни потом! Однако, прежде чем расстаться, они пообещали, что мы встретимся снова. И они сказали, что это произойдет в третьем месяце нового года. Надо бы мне не оплошать и прийти на встречу!»

Зима прошла, наступила весна. В третий день третьего месяца Ван тайком вышел из дому и направился к мосту, у которого он попрощался с двумя Бессмертными. Придя на место, он уселся неподалеку и стал терпеливо ждать, внимательно разглядывая каждого прохожего. Внезапно он услышал, что кто-то зовет его по имени. Он вздрогнул и оглянулся: это были его друзья, одетые в лохмотья. Они посмеялись и сказали:

— Смотри-ка, господин Ван не только не забыл о встрече, но и пришел на нее заранее!

Ван рухнул на колени и стал усердно кланяться:

— Великие Бессмертные, это честь для меня — увидеть вас снова. Умоляю простить мою глупость: я не узнал вас в прошлый раз. Я благодарен счастливой судьбе, давшей мне сегодня шанс вновь встретиться с вами. Могу ли я надеяться, что вы научите меня, как достичь Дао?

Нищие тепло рассмеялись. Теперь Ван мог видеть окутывавшую их ауру света. Глаза их светились бриллиантовым блеском, а взгляд проникал в самые потаенные уголки души. Внезапно двое нищих превратились в двух мужчин впечатляющей внешности. Один был одет в простую короткую рубаху и штаны. Рубаха была распахнута и не скрывала густых волос на его груди. Волосы на его голове были связаны в два тугих узла за ушами, а длинную бороду шевелил ветерок. В руке он держал веер из гусиных перьев, а за его спиной болтался сосуд из выдолбленной тыквы. Это был не кто иной, как Бессмертный Чжунли Цюань. Второй мужчина был одет в длинный желтый даосский халат. Вокруг узла волос на его макушке был обвязан шарф. Лицо было розовым и светящимся, а борода — длинной и черной как смоль. Его пронизывающий взгляд выражал величественное спокойствие. За спиной был привязан длинный меч — чтобы прорубаться сквозь иллюзии эфемерных вещей. Это был Патриарх Чистого Ян Бессмертный Люй Дунбинь.

Ван немедленно распростерся на земле. Бессмертный Люй сказал:

— В древние времена люди были честными и скромными. Поэтому Бессмертные могли обучать их сначала магии, а затем техникам внутренней алхимии. Сейчас люди уже не те. И я боюсь, что, если обучить их даосской магии, они начнут использовать ее для личной выгоды, забудут о воспитании души и тела и в результате еще больше отдалятся от Дао. Поэтому для начала мы займемся с тобой методами внутренней алхимии. Когда твои тело и сознание изменятся, у тебя уже не будет сложностей с освоением магии.

И Бессмертный Люй передал Вану принципы и методы внутренней алхимии:

[zdao_restrict]

— Культивируй свою сердечную природу, так как только твое истинное сердце сможет распознать, что настоящее, а что преходящее. Запомни это хорошенько, это наставления подлинной истинности.

Затем он продолжил:

— Настоящее — это то, что истинно в своей сути. У каждого есть истинное сердце. Но если истинное сердце сбивается с Пути, оно перестает соответствовать своей собственной природе. У каждого есть истинное намерение. Но если истинное намерение сбивается с Пути, оно перестает соответствовать своей собственной природе. У каждого есть истинное понимание. Но когда истинное понимание отклоняется от изначальной природы, оно перестает быть истинным. Намерение, которое исходит из истинного сердца, — истинное намерение. Намерение, основанное на расчетах или стереотипах, — не истинно. Понимание, исходящее из истинного сердца, — истинное понимание. Понимание, завязанное на чувство собственной значимости, — не истинно. Что же такое истинное сердце? Истинное сердце — это наша изначальная природа. Истинное сердце стремится к доброте. Понимание и намерения исходят из сердца. Если сердце истинно, то понимание и намерения будут истинными. Культивировать истинное сердце — значит культивировать изначальную природу. Изначальная природа — это проявление естественного пути неба.

Многие из тех, кто заявляет, что культивирует Дао, так и не смогли избавиться от эгоистических мыслей. Но истинное сердце не может возникнуть там, где есть эго. Лишь в безмятежности и в отсутствии желаний становится возможно культивировать изначальную природу. Те, кто ищет Дао, должны начать с постижения разницы между истинными и неистинными намерениями, истинным и неистинным пониманием. Если вы постигнете эту разницу, то вы познаете истинное сердце. Намерения и понимание могут быть познаны через наблюдение за собственным поведением в повседневной жизни. Если ваши поступки не искренни, то истинное понимание отсутствует. Если слова лживы, то нет и истинных намерений. Если вы хотите культивировать Дао, вы должны искоренить привязанности, которые вы имеете, иначе они будут искажать ваши истинные намерения и истинное понимание. Пусть изначальная природа, а не эго руководит вашими поступками. Не сомневайтесь в вашем стремлении делать добро. И тогда истинное сердце, истинное понимание и истинные намерения начнут постепенно проявляться в вас — и вы будете не так далеко от Дао. Это наставления подлинной истинности.

Затем Бессмертный Люй научил Вана начальным методам внутренней алхимии: «закладыванию фундамента», «установке котла и печи», «разжиганию огня», «собиранию снадобья и запечатыванию сосуда». Ван низко поклонился и несколько раз поблагодарил Бессмертных. Бессмертный Люй сказал:

— Когда достигнешь Дао, поезжай в провинцию Шаньдун и найди семерых учеников, которым ты предназначен судьбой в учителя на пути Дао. Помни о семи золотых лотосах, которые мы доверили тебе.

И оба Бессмертных исчезли в луче яркого света. А Ван продолжал стоять как вкопанный, глубоко погрузившись в свои мысли… Вдруг сзади послышались шаги. Ван обернулся и увидел двух слуг, бегущих к нему со словами:

— Хозяйка послала нас на поиски, обнаружив, что вас нет целый день. Она боится, что вы опять попали в неприятности. Господин, пойдемте домой, чтобы хозяйка не волновалась…

Ван пошел за слугами по направлению к дому, по пути снова и снова обдумывая наставления двух Бессмертных. Придя домой, Ван сразу же направился в свою комнату и закрыл за собой двери. Его жена, услышав, что муж вернулся, поспешила к нему и нашла его неподвижно сидящим в глубокой задумчивости. Она мягко обратилась к нему:

— Муж мой, ты где-то бесцельно бродил целый день. А ведь если люди заметят твое необычное поведение, они поднимут тебя на смех — и ты сразу потеряешь всякое уважение в нашей деревне. Что же мне тогда делать?

Все это время Ван думал о том, что сказал ему Бессмертный Люй по поводу внутренней алхимии, и даже не заметил, что в кабинет вошла его жена и что-то говорит. Он очнулся лишь, когда услышал, как она сказала: «Что же мне тогда делать?» Он уставился на нее невидящим взглядом и забормотал:

— Что же мне делать? И что же мне делать?

Увидев, что Ван несколько не в себе, жена решила, что его лучше пока не трогать, и тихо вышла из комнаты. Оставшись один, Ван сказал сам себе:

— Если меня будут все время беспокоить, как же я смогу сосредоточиться и практиковать внутреннюю алхимию? Мне надо придумать, как защитить себя от всей этой суеты.

Он долго думал и решил, что притворится сумасшедшим: будто с ним случился удар и он потерял память и речь. Теперь, когда в его комнату кто-то входил, Ван начинал нести вздор и стонать, как от сильной боли, либо просто лежал на кушетке, тупо уставившись в одну точку. Увидев такое, жена Вана очень разволновалась и расстроилась. Она решила пригласить лучших друзей мужа в надежде, что они смогут понять, что с ним происходит. Придя, друзья стали расспрашивать Вана о его состоянии, но он лишь затряс головой, будто в припадке, застонал и замахал руками, а потом тяжело вздохнул и замер. Друзья переглянулись и вышли. Один из них сказал:

— Боюсь, что у нашего друга не все в порядке с головой. Похоже, он никого не узнает, да и говорить тоже не может. Я знаком с известным доктором из соседнего селения, который, вероятно, сможет ему помочь. Мы должны попросить доктора приехать и осмотреть Вана.

Услышав это, жена тут же распорядилась послать слуг за этим доктором.

Приехав, доктор тщательно обследовал Вана, но так и не нашел у него никаких иных отклонений, кроме странного поведения. В конце концов он провозгласил:

— Полагаю, у больного нервный срыв. Я пропишу ему кое-какие снадобья, которые быстро поставят его на ноги.

Глава 3

Друзья Вана ушли, а жена послала сынишку купить прописанные доктором лекарства. Мальчик быстро вернулся и понес чашку со снадобьем в комнату отца. Когда Ван увидел сына, принесшего лекарство, он закатил глаза и с угрожающей гримасой на лице стал приближаться к мальчику. Тот в ужасе быстро поставил чашку на столик у двери и стремглав выскочил из комнаты. С этого момента в комнату уже никто не заходил, кроме личного слуги Вана; остальные слуги опасались его непредсказуемого поведения.

Жена поначалу часто заходила проведать его, но, увидев ее, Ван делал вид, что впал в оцепенение. К тому же ей пришлось взять на себя все заботы о делах, что с непривычки отнимало у нее много времени и сил. Так что вскоре и она перестала беспокоить мужа. Родственники и друзья со временем привыкли к «болезни» господина Вана и лишь говорили время от времени: «Вот как бывает… Человек был в полном расцвете сил, имел прекрасную репутацию, удача сопутствовала ему — и вот в одно мгновение поражен неизлечимым недугом. Как это печально!» Только личный слуга по долгу службы три раза в день приносил ему еду. Никто уже и не надеялся на скорое выздоровление Вана.

Обретя желаемый покой, Ван приступил к практике внутренней алхимии. Он занимался двенадцать лет, и за это время смог добиться определенных внутренних трансформаций, позволяющих душе покидать тело и возвращаться назад по его желанию. Понимая, что важный этап практики завершен, Ван взял себе даосское имя Ван Чунъян, что означает «Взращивание Изначального Ян»

[pullquote-right]Такова интерпретация Евы Вонг. На самом деле «Чунъян» кит. трад. 重陽, упр. 重阳, пиньинь Chóngyáng) переводится как «Двойной Ян» или «Двойное Солнце».[/pullquote-right]

Однажды, находясь в глубокой медитации, он отчетливо услышал голос, обращающийся к нему:

— Ван Чунъян, поднимайся в Высший Мир. Тебе нужно получить наставления от Небожителей.

Душа Вана вышла из тела и вознеслась в Высший Мир. Там Ван увидел Владыку звезды Тай-бай (Венеры), приветствующего его. Ван низко поклонился. Владыка звезды Тай-бай подал знак, к ним подошел секретарь и торжественно зачитал со специального свитка:

— Ван Чунъян, твои усилия по культивации Дао принесли плоды и были оценены Хранителями Дао. Ты достиг звания Бессмертного. Тебе присваивается титул Просветленный Мастер, Прокладывающий Путь. Теперь ты должен отправиться в провинцию Шаньдун и найти там семерых, назначенных судьбой тебе в ученики. Когда ты поможешь им обрести Дао, твой статус в мире Небожителей будет повышен.

Ван Чунъян низко поклонился, поблагодарил всех присутствующих здесь же Небожителей и Хранителей Дао и уже собирался отбыть, но Владыка звезды Тай-бай окликнул его:

— Просветленный мастер! Тебе следует поторопиться и отправиться в Шаньдун немедленно, чтобы помочь людям воссоединиться с Дао. Твое имя — Прокладывающий Путь, и судьбы многих зависят от твоих усилий. Уверен, у тебя все получится. Так что увидимся на празднике Бессмертных, когда Небесная Императрица созовет всех, чтобы отведать персика бессмертия.

[pullquote-right]Небесная Императрица, она же Богиня Си Ван-му, согласно преданиям, живет на горе Куньлунь.[/pullquote-right]

На следующее утро слуга, по обыкновению принесший Вану завтрак, обнаружил, что дверь в комнату заперта. Он постучал, но никто ему не открыл. Слуга удивился и принялся громко стучать и звать хозяина, однако за дверью стояла тишина. Испугавшись, что хозяин мог умереть от своей продолжительной болезни, он побежал будить весь дом. На крик прибежали жена с сыном и стали звать Вана. В конце концов слугам пришлось выломать дверь. Комната была пуста — Ван исчез. Слуг послали искать его, но они, обойдя всю деревню, вернулись ни с чем. От этих известий жена Вана впала в отчаяние и разрыдалась.

Переполох в особняке Вана привлек любопытных соседей и родственников, и они пришли узнать, что случилось. Слуга, обнаруживший отсутствие Вана, объяснял:

— Вот… Принес я хозяину завтрак с утра, как обычно. Толкаю дверь, а она заперта, и хозяин молчит, не отзывается. Дверь-то мы сломали, а в комнате — никого! И окна заперты изнутри, и крыша цела, и через дверь он уйти не мог — я ведь тут все время дежурю: вдруг чаю попросит или еще чего. В общем, странно все это.

Тут один старичок из толпы зевак сказал:

— Вам нет нужды искать господина Вана. Я думаю, он стал Бессмертным и отправился в Высший Мир. — Люди в толпе дружно захихикали, кто-то стал возражать, но старичок продолжал: — Смейтесь-смейтесь! Я дело вам говорю. Вот вы вспомните, как он выглядел в последнее время. Бодрый, щеки розовые, глаза блестят — уж явно не как больной. И ведь он даже ни капельки не постарел за эти двенадцать лет, что просидел в своей комнате.

Слуга с удивлением для себя признал, что старик-то прав: да, хозяин вел себя странновато, но внешне вовсе не походил на больного. И действительно каким-то удивительным образом за эти годы не только не постарел, но даже как бы помолодел и окреп.

Старичок с удовлетворением провозгласил:

— Ну что, теперь уразумели? Господин Ван дурачил вас все эти годы и притворялся больным, чтобы уединиться и спокойно культивировать Великое Дао. Так что можете его больше не искать. Я думаю, он достиг бессмертия и наверняка уже покинул наш грешный мир.

Толпа начала расходиться. Некоторых слова старика убедили, другие сомневались, но все сошлись во мнении, что исчезновение господина Вана из запертой комнаты выглядит очень загадочным.

А Ван Чунъян тем временем держал путь в провинцию Шаньдун в поисках своих семерых учеников. Используя магию, он прошел сквозь стены своей комнаты и затем перемещался под землей, пока не оказался далеко за деревней. Он прошел уже несколько тысяч ли, но по дороге ему попадались только два типа людей: те, кто жаждал славы, и те, кто жаждал богатства. А учение о Дао, которое Ван Чунъян должен был нести людям, никого не интересовало. Видя такое равнодушие, он решил не идти дальше и повернул обратно, чтобы вернуться в провинцию Шэньси.

Путь его проходил в окрестностях гор Чжуннань. Живописные виды холмистых предгорий, на лесистых склонах которых тут и там шумели небольшие водопады, очаровали Ван Чунъяна. И он решил остаться здесь и жить в отшельничестве до тех пор, пока люди не будут готовы принять его учение. Проделав ход в одном из холмов, он добрался до подземной пещеры. Там он лег и, словно звери, что впадают зимой в спячку, замедлив дыхание и все функции тела, погрузился в состояние глубокого оцепенения, сохраняя свою энергию до той поры, когда настанет время выйти из пещеры.

Так он пролежал около полугода, пока однажды громкий звук не потряс стены пещеры. Гора раскололась, и внутрь ворвался яркий солнечный свет. Ван Чунъян пробудился от своего долгого сна и увидел, как в луче озарившего пещеру света медленно вырисовываются силуэты Бессмертных Люй Дунбиня и Чжунли Цюаня. Бессмертный Люй засмеялся и сказал:

— Обычно, когда люди становятся Бессмертными, они восходят на небеса. Ты же зачем-то зарылся в землю. Да к тому же похоже на то, что ты не делаешь того, что тебе было велено!

Ван Чунъян упал на колени перед своими учителями и скромно сказал:

— Я никоим образом не хотел нарушить наставления, данные мне Небожителями и моими Учителями. Я действительно отправился в Шаньдун, но не обнаружил там ни одного желающего внимать моим наставлениям. Тогда я подумал, что, видимо, время еще не пришло, и решил переждать здесь до тех пор, пока не объявятся люди, готовые принять Дао.

— Люди ждут тебя везде, — ответил Бессмертный Люй, — и ты не нашел их просто потому, что не знал, как искать. Вот взять, к примеру, тебя. Ты был предназначен судьбой для обретения Дао, но мы бы не нашли тебя, не нарядись мы в тряпье, изображая двух странствующих нищих. А если бы мы занимались тем, что просто глядели по сторонам, мы никогда не отыскали бы тебя. Понимаешь теперь? Всегда есть люди, готовые принять Дао, и твоя задача — найти возможность правильно преподнести им Великое Учение. —

Бессмертный Люй выдержал паузу и продолжил: — Или вот тебе другая история. Пришлось мне как-то посетить город Лоян. Как я ни искал, не было никакой возможности распространять там Учение. Ну что было делать? Пришлось идти на север, в царство так называемых варваров. И там, представь себе, я нашел благородного человека, который, кстати, был первым министром этого царства, и передал ему учение о Дао. Он сейчас же подал в отставку, оставил свое поместье и пошел за мной в горы. Сейчас он уже Бессмертный, его даосское имя — Лю Хайчань.

Потом Лю ездил на юг и там передал учение Чжан Цзыяну, который стал основателем Южной школы даосизма. Именно благодаря ему появились знаменитые Семь даосских мастеров Южной школы. Чжан Цзыян обучил Хоу Синлина. Хоу Синлин передал знания Сюэ Даогуану, Сюэ Даогуан — Чжэнь Цзинсюю. Чжэнь Цзиньсюй обучил Бай Цзыцина. А Бай Цзыцин в свою очередь — Лю Юннена и Бан Хэлиня. И уже благодаря этим семерым великое учение о Дао расцвело на юге, так как каждый отвечал за передачу знаний многим. А вот ты разлегся тут под землей и говоришь, что тебе некого учить. А как же твои семь учеников, которым предопределено стать Бессмертными? Знай же, что впоследствии они сформируют Северную школу даосизма и станут известны как Семь даосских мастеров Северной школы. Тебе следовало бы взять пример с Лю Хайчаня, ведь твои способности ничуть не хуже, чем его!

Услышав все это, Ван Чунъян затрепетал от страха и распростерся на земле перед двумя Бессмертными.

Бессмертный Чжунли Цюань, вздохнув, мягко помог ему подняться. Он сказал с теплотой в голосе:

— Пойми, мы неспроста так на тебя давим. Тебе действительно стоит поспешить и помочь Семи мастерам Севера достичь бессмертия. Все дело в том, что скоро расцветет персик бессмертия, и в честь этого события назначена встреча Бессмертных. Этот персик растет на горе Куньлунь, и расцветает он целую тысячу лет. Затем в течение тысячи лет из цветка образуется плод. Плод вызревает еще тысячу лет. Таким образом, дерево плодоносит всего один раз в три тысячи лет. Но зато созревший персик большой, как дыня, красный и блестящий, и один его кусочек продлевает жизнь на тысячу лет. Небесная Императрица никогда не ест этот персик одна, а приглашает отведать его всех тех, чьи имена занесены в особый свиток Бессмертных. Вот и твои будущие Семь даосских мастеров Северной школы попали в этот свиток. Но чтобы попасть на встречу, для начала они должны стать Бессмертными. А Небесная Императрица очень расстраивается, если кто-то из приглашенных не попадает на празднество. — И Бессмертный Чжунли Цюань многозначительно вздохнул.

— В первую эру человечества тысяча смертных обрела бессмертие. Во вторую эру его достигнут лишь несколько сотен. И после того, как на празднестве их заслуги будут рассмотрены Небесной Императрицей, они должны будут вернуться на землю, чтобы нести Дао людям и помогать другим выйти из колеса перерождений. Поэтому, если ты не сможешь помочь своим семерым ученикам достичь Дао до празднества, многим смертным придется ждать еще три тысячи лет, прежде чем появится их Учитель.

Наконец Ван Чунъян все понял.

— Мое сердце было затуманено, — скромно молвил он. — Теперь оно чисто. Я сейчас же отправляюсь в Шаньдун искать своих семерых учеников.

Бессмертный Чжунли Цюань улыбнулся и сказал:

— Запомни, тебе нужно туда, где встречаются земля и море, где много лошадей и города гнездятся среди бескрайних холмов, — и после этих слов оба Бессмертных исчезли.

А Ван Чунъян выбрался из пещеры и поспешил в провинцию Шаньдун. Проходя местность под названием Нинхай (что означает «селение у моря»), он вспомнил слова Бессмертного Чжунли Цюаня: «Иди туда, где встречаются земля и море» — и понял, что достиг цели. Он вырядился нищим, как в свое время Бессмертные Люй Дунбинь и Чжунли Цюань, вошел в город и смешался с толпой.

Глава 4

В местности Нинхай жила одна зажиточная семья из клана Ма. Главу семьи звали Ма Юй. Его родители умерли, когда он был совсем юным, и, будучи единствен- ным ребенком в семье, он вырос в одиночестве. Повзрослев, он унаследовал семейное дело, взял в жены красивую и умную девушку, которую звали Сунь Юаньчжэнь, и зажил спокойной и беззаботной жизнью в своем родовом доме.

Сунь Юаньчжэнь была примечательной женщиной. Она обладала мягким и спокойным характером, любила классические науки и ценила простую и непритязательную жизнь, несмотря на то, что семья Ма была непомерно богата. Вязанию и другим типично женским занятиям Сунь Юаньчжэнь предпочитала живопись, каллиграфию и стихосложение. В отличие от большинства женщин той эпохи, она принимала активное участие в управлении семейным имуществом и часто давала мужу ценные советы по ведению дел.

Ма Юй ценил интеллект своей жены и приветствовал ее участие в принятии важных решений. Таким образом, у супругов были общие интересы, и это позволяло им еще больше наслаждаться обществом друг друга. Их отношения строились на взаимном уважении и заботе друг о друге. И все, казалось, было прекрасно, кроме одного: у них не было детей, хотя обоим уже было под сорок.

Однажды погожим осенним днем Ма Юй и Сунь Юаньчжэнь сидели в беседке, созерцая, как в ясном безмолвии и чистоте прохладного воздуха их сада с деревьев с тихим шелестом облетают листья. Вздохнув, Ма Юй вдруг сказал:

— Вот нам обоим уже под сорок, а наследника у нас так и нет. Кто продолжит наш род и позаботится о семейном деле? Мы трудимся не покладая рук, а что будет со всем этим, когда мы умрем?

Сунь Юаньчжэнь с легкой улыбкой ответила:

— Свершения Трех императоров, героев Юя и Шуня, Семи полководцев, Лю Бэя и его прославленного стратега Кун Мина, всех императоров ушедших династий — теперь ничто. Что все они оставили после себя? Богатства императоров не сравнить с нашими, но и они в конечном счете — лишь пыль. Материальные ценности преходящи. С чего нам волноваться о том, что с ними будет?

— Ах ты моя умница! — тепло рассмеялся Ма Юй. — Но даже если материальные ценности преходящи, у других, по крайней мере, есть сыновья, чтобы продолжить род. А мы же просто пустышки…

— Мы не пустышки, — возразила Сунь Юаньчжэнь, — ведь, чтобы быть истинно пустым, человек должен найти источник истинной пустоты. — Помолчав, она добавила: — Даже если предположить, что, оставляя наследников, человек будто бы запечатлевает себя в веках, то стоит только вспомнить императора Вэня из династии Чжоу. Говорят, у него было сто сыновей. И сколько ты встречал людей, носящих их родовую фамилию — Цзи? Или возьмем другие знаменитые семьи прошлого. Большинство из них пришли в упадок, и могилы их славных представителей в запустении, так как нет потомков, которые посещали бы их. Даже имей мы сыновей и дочерей, мы все равно никогда не узнаем, что случится после нашей смерти. И какой тогда смысл волноваться о вещах, которые мы никогда не увидим и никогда не узнаем? У нас с тобой счастливая жизнь. Мы богаты, но, даже не отказывая себе ни в чем, мы не сможем съесть больше, чем мы можем съесть, и спать дольше, чем мы можем спать. Богатство и успех не позволят нам избегнуть смерти. Все мы однажды умрем — не важно, богаты мы или бедны.

Опять воцарилось молчание. Лишь осенние листья продолжали едва слышно кружиться в тишине сада. Сунь Юаньчжэнь сказала:

— Нам лучше стоит подумать о том, как с максимальной пользой прожить оставшиеся нам годы, чем сидеть и горевать о том, что случится после нашей смерти. Нам нужно искать Учителя, который мог бы указать нам путь к бессмертию, чтобы освободить наши души из колеса перерождений.

— Да ладно тебе! — с горькой усмешкой ответил Ма Юй. — Методы обретения бессмертия — это сказки для детей. Все стареют и умирают. Все, что начинается, когда-нибудь должно иметь конец.

Но Сунь Юаньчжэнь настаивала:

— Послушай меня, дорогой. Не могу сказать, что я знаю очень много, однако мне случилось прочитать несколько классических даосских текстов по внутренней алхимии. Там описывается, как воспроизводящая энергия (Цзин) может быть трансформирована в жизненную энергию (Ци), а жизненная энергия преобразована в духовную (Шэнь), как следует культивировать дух, чтобы вернуться к пустоте, и как взращивать пустоту, чтобы воссоединиться с Дао. Это и есть путь бессмертия.

Ма Юй задумался.

— А разве одна форма энергии может быть трансформирована в другую? Я не вижу в этом смысла.

— Может. Но методы подобной трансформации можно изучить лишь под руководством просветленного мастера — того, кто все это уже произвел в собственном теле. Если хочешь знать больше, нужно искать учителя.

— Жена моя, — сказал Ма Юй, — ты очень умна и много знаешь. Будь моим учителем и обучи меня всем этим вещам!

Сунь Юаньчжэнь улыбнулась:

— Нет, дорогой. Что я знаю? Я лишь прочла несколько книг и не могу быть Учителем. Нам следует попытаться найти настоящего даосского мастера, который учил бы нас.

— Значит, надо искать, — сказал Ма Юй и вздохнул. И тут новая мысль пришла ему в голову: — Знаешь, мне кажется, что у меня нет задатков для изучения даосской внутренней алхимии. Я слыхал, что те, кто пытается практиковать даосские методы, должны иметь сильную предрасположенность и хорошие задатки для их освоения. А я даже не имею ни малейшего представления о том, что эти методы в себя включают.

— То, что ты рожден в человеческом обличии, говорит о том, что задатки у тебя есть, — сказала Сунь Юаньчжэнь с улыбкой. — Тот, кто не накопил достаточно благих дел в прошлых жизнях, не родился бы человеком. А о том, насколько хороши эти задатки, можно судить по умственным способностям человека, его физическому состоянию и жизненным успехам. Когда задатки не очень хороши, человек может родиться с врожденными заболеваниями или физическими недостатками, со слабым интеллектом или в очень бедной семье. Если же у человека хорошее здоровье, он умен и живет в достатке и комфорте, это говорит о том, что задатки хорошие. Но то, насколько сильны задатки, зависит не только от твоих заслуг в прошлых жизнях. Совершая благие дела в этой жизни, можно улучшить свои задатки, равно как и ухудшить их, если встать на путь порока. Если же взять тебя, то ты родился в богатой семье и блещешь отменным здоровьем. Это говорит о том, что задатки у тебя хорошие.

Ма Юй был человеком, не чуждым духовным ценностям. И теперь, услышав доводы жены, он воскликнул:

— О, дорогая, спасибо тебе! Ты просто открыла мне глаза! Думаю, нам стоит немедленно заняться поисками учителя. Как ты считаешь, с чего следует начать?

— Надеюсь, это будет несложно, — ответила Сунь Юаньчжэнь со своей обычной легкой улыбкой. — Я тут видела одного старичка. Он нищий и частенько попрошайничает в городе. Но если внимательно присмотреться, то можно заметить, что в его глазах — необычный блеск, что щеки у него розовые и что, несмотря на почтенный возраст, у него нет ни одного седого волоса. Так что, думаю, это не просто нищий, а просветленный. Почему бы не пригласить его к нам и не попросить стать нашим Учителем?

— Конечно! — ответил Ма Юй. — Давай взглянем на него. И если он и не даосский мастер, а обычный нищий, мы хотя бы предложим ему место для ночлега.

Все это время, пока Ван Чунъян жил в провинции Нинхай, выдавая себя за нищего, он не терял времени и продолжал практиковать внутреннюю алхимию и развивать свои магические способности. Теперь он мог заглядывать в будущее и предвидеть многие события. Он мог читать в сердцах людей и оценивать, насколько сильны их задатки и велики шансы на успех в обретении Дао. Теперь-то он понял, что имел в виду Бессмертный Чжунли Цюань, когда сказал: «Иди туда, где много лошадей». («Ма» — фамилия Ма Юя — переводится с китайского как «лошадь».)

И он уже знал, что первыми из его семи учеников станут Ма Юй и его жена. Поэтому все это время он оставался неподалеку от особняка Ма, терпеливо дожидаясь благоприятного случая. Несколько раз Ван Чунъян видел издалека Ма Юя и Сунь Юаньчжэнь и знал, что он порядочный и добродетельный человек, а она — женщина с выдающимся интеллектом. Но он не хотел, чтобы их встреча выглядела навязанной, поэтому сам не приближался к ним, ожидая, пока Ма Юй и его жена сделают первый шаг. Он выдавал себя за нищего и просил милостыню на углу улиц недалеко от родового дома Ма. Однако если городской люд видел всего лишь нищего старика, то Сунь Юаньчжэнь была непростой женщиной и смогла разглядеть в нем просветленного Учителя, который укажет ей и ее мужу путь к бессмертию. Говорят, что среди всех семи учеников Ван Чунъяна Сунь Юаньчжэнь смогла достичь наивысших результатов в культивации Дао.

После того как Ма Юй и Сунь Юаньчжэнь решили, что попросят нищего стать их Учителем, Ма Юй отрядил слугу дежурить перед входом в их особняк, велев при появлении нищего тут же ему сообщить. В один прекрасный день, когда Ма Юй сидел у себя в гостиной, размышляя, как интересно все в этой жизни складывается, в комнату вбежал слуга и сказал, что он только что видел старика-нищего на той стороне улицы. Не говоря ни слова, Ма Юй вскочил и поспешил ко входной двери.

Глава 5

Каждый, кто желает достичь просветления, должен начинать с культивации сердечной природы. Если сердце истинно, тело будет здоровым, а поступки — добродетельными. Если же сердце не истинно, то и поступки будут недостойными. Вот почему те, кто стремится к культивации Дао, начинают с укрощения сердца. Когда оно укрощено, намерения становятся искренними. В противном же случае возникают желания и страсти, намерения уже не могут быть чистыми — и в результате Дао бывает потеряно навсегда. Древние мудрецы говорили: «Как только возникают необузданные мысли, дух уходит. А когда уходит дух, Шесть Воров — глаза, уши, рот, нос, тело и мысли — раздирают сердце на части. А если в сердце нет целостности, тело лишается своего центра, и ты будешь обречен на реинкарнацию. Может статься, ты родишься животным, а возможно, станешь голодным духом или заблудшей душой. Не позволяй мыслям уводить тебя в сторону — в противном случае ты погрязнешь в десятках тысяч кармических воздаяний». Разница между смертными и Бессмертными в том, истинно ли сердце и свободно ли оно от необузданных мыслей. Если сердце не укрощено, не важно, как часто ты молишься или совершаешь подношения Небожителям, — ты никогда не сможешь достичь просветления.

Ма Юй пригласил нищего, который на самом деле был Ван Чунъяном, в свой дом. Ван Чунъян вошел в гостиную, уселся и надменно произнес:

— Вы пригласили меня к себе. И что вам, собственно, надо?

— Я увидел, что вы просите милостыню на углу, — вежливо ответил Ма Юй. — Но мне кажется, что в преклонном возрасте человеку не помешал бы кров, где можно укрыться от непогоды, и уверенность в миске горячей еды на ужин. Я хочу предложить вам остаться в моем доме, здесь о вас позаботятся.

— Знаете что, молодой человек, — грубо воскликнул Ван Чунъян, — я лучше буду нищенствовать остаток своей жизни, чем попрошу вас заботиться обо мне!

Видя, что старик разозлился, Ма Юй побоялся просить еще о чем-то и счел за благо удалиться. Он разыскал жену и рассказал ей, что произошло:

— Этот старый попрошайка разъярился, когда я великодушно и очень вежливо предложил обеспечивать его до конца жизни. Мне кажется, он вряд ли у нас задержится. Что нам делать, дорогая?

Сунь Юаньчжэнь улыбнулась и сказала:

— Просветленный человек мыслит духовными категориями. Непросветленный — материальными. Ты предложил ему материальный комфорт. Разумеется, он разозлился. Возможно, он подумал, будто ты решил, что он может прельститься материальными ценностями. Давай я пойду и поговорю с ним. Мне кажется, я знаю, что нужно сказать, чтобы он остался у нас.

Сунь Юаньчжэнь вошла в гостиную, низко поклонилась Ван Чунъяну и сказала:

— Сударь, да пребудут с вами благополучие и успех. Старик-нищий расхохотался и ответил:

— Посмотри на меня, дочка, я нищий! О каком благополучии и успехе ты говоришь?

— Сударь, — ответила Сунь Юаньчжэнь, — у вас нет переживаний и привязанностей. Вы свободно странствуете, где захотите. Вас не держат материальные ценности. Разве это не успех? Ваше сердце чисто и безмятежно. Его не раздирают желания и страсти. Разве это не благополучие? Многие думают, что они успешны, если богаты, но они не понимают, что богатство связывает их. Многие думают, что они благополучны, но проводят все свое время в опасениях потерять то, что у них есть. И в конце, когда приходит время умирать, они не могут взять свои так называемые благополучие и успех с собой. Ваши же благополучие и успех, сударь, непреходящи. Их нельзя отнять, и они никогда не обратятся в прах.

Нищий опять засмеялся:

— Хорошо сказано, дочка! Быть свободным от привязанностей — это успех. Иметь чистый и безмятежный ум — это благополучие. Что же ты не обучилась тому, как очистить свой ум и избавиться от привязанностей?

— Я бы рада, сударь, да нет того, кто бы научил.

— Ну что ж, — сказал Ван Чунъян, — если ты хочешь, я смог бы научить тебя.

— О, не знаю, как вас благодарить, сударь, — ответила Сунь Юаньчжэнь, низко поклонившись. — Я и мой муж будем очень признательны, если вы сможете нас обучать. У нас есть просторная, тихая и уютная комната, выходящая в сад. Пожалуйста, располагайтесь там. А мы будем приходить к вам для занятий.

Слова и манеры Сунь Юаньчжэнь понравились Ван Чунъяну, и он принял ее предложение. Комнату привели в надлежащий вид, принесли необходимую мебель. Чтобы Ван Чунъян ни в чем не нуждался, ему выделили личного слугу. Когда все было готово, Ван Чунъян поселился в своем новом жилище. Ма Юй сказал своей жене:

— Дорогая, мы, кажется, забыли узнать имя нашего нового Учителя. Может, мне пойти и выяснить, кто он такой?

— Просветленные не обременяют себя именами, — ответила жена. — Так что не имеет значения, знаем ли мы его имя или нет.

Но Ма Юю было любопытно, и он решил пойти к нищему и узнать его имя.

Ма Юй прошел в сад и через приоткрытую дверь комнаты увидел старика сидящим на кровати в медитации. Осторожно толкнув дверь, он вошел в комнату, подошел к медитирующему и спросил:

— Сударь, если это возможно, мог бы я узнать ваше имя, откуда вы и зачем прибыли в наши края?

Старик медленно открыл глаза и, не поворачивая головы в сторону Ма Юя, произнес холодно и лаконично:

— Меня зовут Ван Чунъян. Я из провинции Шэньси. Сюда я пришел ради вас.

Ма Юй был ошеломлен. Он пролепетал: — Сударь, вы пришли сюда ради меня?

— Именно так. Я пришел сюда ради вас. — Но… Я не понимаю. Как так ради меня? — Точнее, ради вашего имущества.

Ма Юй остолбенел.

— То есть вы хотите сказать, что желаете забрать мое имущество?

— Слушайте, молодой человек, — нетерпеливо ответил Ван Чунъян. — Если бы я не хотел забрать ваше имущество, то чего ради мне было тащиться в такую даль из Шэньси?

Возмущенный Ма Юй хотел было что-то сказать, но, не найдя слов, лишь всплеснул руками и быстро вышел из комнаты.

Он шел по саду, бормоча себе под нос:

— Это немыслимо! Он хочет заполучить мою собственность и имеет наглость заявлять мне об этом прямо в лицо! И это называется просветленный?!

Ма Юй вошел в комнату и уселся, ни слова не говоря жене. Сунь Юаньчжэнь заметила состояние мужа, догадалась, что что-то произошло, и мягко сказала:

— Ты, вероятно, спросил у старика его имя, и это рассердило его. И теперь ты раздражен, так как он, вероятно, сказал нечто обидное.

— Я думал, что старичок действительно просветленный и добродетельный, — ответил Ма Юй, уже слегка успокоившись. — Но, представляешь, он только что имел наглость заявить мне, что хочет забрать наше имущество!

— Должно быть, у него есть причины для таких заявлений. Возможно, тебе стоило поинтересоваться ими. И знаешь что, дорогой? Ведь, по сути, земли и собственность, которой мы владеем, даже деревья в саду и рис на полях, — не наши. Они принадлежат земле, а земля принадлежит всем. А нам лишь выпала возможность присмотреть за всем этим какое-то время. В одной жизни мы можем иметь многое, в другой же — ничего. Богатство приходит и уходит. Говоришь, мастеру Вану нужно наше имущество? Так почему бы не отдать его, если на то есть разумные причины? Детей у нас нет, и, так или иначе, наше богатство все равно достанется кому-то, даже если мы не отдадим его сами.

— Женщина! — резко прервал жену Ма Юй. — Тебе легко такое говорить! А у меня есть долг перед предками, оставившими мне в наследство все это имущество. Наши предки, приехавшие из Шэньси, сколотили это состояние нелегким трудом. Как я могу теперь просто отдать его кому-то, кого я едва знаю? Кроме того, мы еще не совсем старики, и, если мы лишимся нашего благосостояния, на что мы будем существовать остаток наших дней?

— Не забывай, мы ищем бессмертия, — ответила Сунь Юаньчжэнь. — Когда мы обретем Дао, какой нам будет прок от всего этого добра? К тому же говорят, что, если человек достигает бессмертия, карма девяти поколений его предков очищается. А значит, совершенствуя себя, мы могли бы помочь нашим предкам выйти из колеса сансары. Это много лучше, чем пытаться сберечь богатства, которыми они уже не могут наслаждаться.

— Если мы действительно станем Бессмертными — тогда все это верно, — не согласился Ма Юй. — А представь себе, что не станем. Получится, что мы просто разбазарили свое состояние; потеряли все и не достигли ничего.

Сунь Юаньчжэнь терпеливо отвечала:

— Мудрецы говорят, что тот, кто хочет достичь бессмертия, должен быть искренним и готовым пойти на жертвы. Путь к бессмертию не прост, он потребует от нас бóльших жертв, чем любое другое начинание. Стать Бессмертным способен каждый, — продолжала она, — и успех или неудача зависят от того, достаточно ли человек искренен в своих намерениях, чем готов он жертвовать ради этой великой цели. Бодисаттвы и даосские Бессмертные — все они когда-то были просто людьми.

— Хорошо, — ответил Ма Юй. — Наверное, ты права. Я поинтересуюсь у старика, зачем ему наше имущество.

На следующее утро Ма Юй разыскал Ван Чунъяна и сказал:

— Сударь, вчера вы выразили желание получить все мое имущество. Вероятно, у вас на то были какие-то причины. Не мог бы я узнать их?

— Мне нужны средства, чтобы построить чертоги для практики, где любой ищущий Дао мог бы найти уединение, — ответил Ван Чунъян. — А также для того, чтобы обеспечить этих людей всем насущным, дабы они могли посвятить все свое время практике, а не волноваться о куске хлеба.

Ма Юй был полностью удовлетворен ответом и больше ни о чем не спрашивал.

Глава 6

Осознав, что деньги нужны Ван Чунъяну, чтобы построить приют для ищущих Дао, Ма Юй сказал:

— О, сударь, теперь я понимаю, что вы действительно просветленный. Если это возможно, мы с женой хотели бы стать вашими учениками.

— Если вы оба хотите учиться, я возьму вас в ученики, — ответил Ван Чунъян. — Но сначала вы должны организовать передачу мне всего вашего имущества.

— Сударь, вы можете распоряжаться нашей собственностью в любое время и любым приемлемым для вас способом. Но зачем нам проходить через все эти формальности с переписыванием нашей собственности и денежных средств на вас?

— Пока вы формально владеете деньгами и собственностью, — сказал Ван Чунъян, — привязанность к этому все равно остается в вашем сознании. Лишь полностью расставшись с ними, вы поймете, что так проще всего забыть о материальных благах.

— Что ж, отлично, — ответил Ма Юй. — Тогда я передам все документы на мое имущество и бухгалтерские записи моих предприятий вам на хранение.

— Этого недостаточно, — возразил Ван Чунъян. — Чтобы передача имущества и предприятий была полной, вы должны подписать документ, в котором указано, что вы по собственной воле передаете мне всю вашу собственность. И его подписание должны засвидетельствовать ваши родственники и глава семейного клана.*

* По китайским традициям, передача собственности одного из членов семьи человеку со стороны должна была быть устно одобрена ближайшими родственниками, а также засвидетельствована и утверждена тремя членами клана, в том числе его главой.

Последние слова Ван Чунъяна обеспокоили Ма Юя. Вовлекать членов клана совсем не входило в его планы, тут он предвидел сложности. Он решил посоветоваться с Сунь Юаньчжэнь:

— Ван Чунъян хочет, чтобы мы передали ему наше имущество официальным путем. Боюсь, нашим родственникам это не понравится. Некоторые из них уже положили на него глаз. Ведь у нас нет наследников, и они думают, что после нашей смерти смогут заполучить себе кусочек нашего богатства. Если они прознают, что я собираюсь все отдать какому-то неизвестному и непонятному старику, они сделают все, чтобы этого не случилось.

— Я думаю так, — отвечала та, — давай сначала постараемся убедить наиболее влиятельных членов клана и ближайших родственников. Если они одобрят твои действия, то все пройдет замечательно. Если же нет, то, думаю, у меня есть другой план относительно того, как заручиться их поддержкой и осуществить передачу имущества Ван Чунъяну.

Ма Юй немедленно разослал слуг, чтобы пригласить мужчин клана на ужин в свой дом. В назначенный день все родственники прибыли. Среди них был почтенный член клана Ма Лун, приходившйся Ма Юю двоюродным дедом. Прежде он занимал государственную должность, но уже давно был в отставке и являлся старейшим членом клана. Он подошел к Ма Юю и спросил:

— По какому случаю ты собрал семью?

— Прошу вас, дедушка, выслушайте меня, — обратился к нему Ма Юй. — За последние годы мое здоровье серьезно пошатнулось. Я постоянно чувствую усталость, нет сил заниматься ни поместьем, ни делами. Моя жена это тоже не потянет, да к тому же не имеет к этому ни навыков, ни особого желания. Недавно я познакомился с очень честным и порядочным человеком. Я пригласил его жить в своем доме и планирую переписать на него свою собственность и дела, чтобы он помог мне управлять ими. Собственно, я и пригласил вас сегодня, чтобы попросить засвидетельствовать официальную передачу ему прав собственности.

Услышав этот разговор, один из двоюродных братьев Ма Юя вскричал в негодовании:

— Ма Юй! Ты, должно быть, спятил! Собственность наших предков должна оставаться в семье! Как ты можешь даже думать о том, чтобы передать ее кому-то постороннему? Похоже, тебя собираются облапошить!

Вмешавшегося звали Ма Мин, и Ма Юй знал, что его вспыльчивый нрав может наделать немало бед. Не желая усугублять создавшееся положение, он притворился, будто ему необходимо уделить внимание другим прибывшим, и отошел. Другой влиятельный член клана, Ма Вэньфуй, который тоже слышал состоявшийся разговор, сказал:

— Послушай, Ма Мин, мы знаем твоего двоюродного брата Ма Юя как честного и ответственного человека. И я не могу вспомнить ни одного случая, когда он допустил бы ошибку в денежных делах. Так что прежде чем начинать перепалку, давайте-ка познакомимся с тем, кому он хочет передать свою имущество, и выясним, что это за человек.

Ма Вэньфуй приходился Ма Юю дядей. До ухода в отставку он служил в Императорской академии в столице и отвечал за воспитание отпрысков очень знатных семей. Его уважали, и ему часто доверяли принимать решения по многим вопросам клана.

Войдя в комнату, где собрались родственники Ма Юя, Ван Чунъян их даже не поприветствовал. Ма Вэньфуй обратился к нему:

— Я так понимаю, вы — тот самый старик, что просит милостыню на углу улиц около этого дома. Мой племянник Ма Юй настолько добр, что обеспечивает вас кровом и едой и тратит на вас деньги. Вам этого недостаточно? Почему вы хотите, чтобы он переписал на вас все свое имущество и предприятия? Вы уже немолоды, но до сих пор не знаете, что такое стыд.

— А я всю жизнь жил в нищете, — довольно грубо ответил Ван Чунъян. — Могу я хотя бы остаток своих дней пожить в роскоши? Не понимаю, что тут стыдного?

Услышав эту грубую отповедь в сторону одного из старейшин клана, двое молодых племянников Ма Юя пробились сквозь толпу опешивших родственников и набросились на Ван Чунъяна. Плюнув в его сторону, они закричали:

— Бесстыдный старый мошенник! Ты же всего лишь попрошайка, и даже не местный! Как ты смеешь ввязываться в дела нашей семьи и говорить такое перед лицом уважаемых старейшин нашей общины?

И, обращаясь к остальным родственникам, они сказали:

— Мы зря тратим время на этого мерзавца! Надо выгнать его вон из города!

Они уже были готовы схватить Ван Чунъяна под руки, когда им преградил дорогу человек весьма солидного вида. Это был Ма Лю, двоюродный брат Ма Юя, правительственный чиновник, обладавший большим влиянием в клане.

— Не будем выгонять этого старика из города, — сказал он. — Он бедный и бездомный, и милосердие требует, чтобы мы были добры к нему. Пригласив его жить в своем доме, Ма Юй проявляет свою добродетель. Это его личное дело, и мы не должны в это вмешиваться. Однако передавать ему дела и имущество, я думаю, все же не стоит.

Молодые люди сразу затихли. Как и предполагал Ма Юй, передача его имущества Ван Чунъяну не обещала быть легким делом…

Во время ужина Ма Юй что-то сказал на ухо Ма Лю. Тот кивнул и быстро и неслышно переговорил с Ма Луном и Ма Вэньфуем, двумя другими лидерами клана. Ма Вэньфуй поднялся и объявил:

— Уважаемые члены семьи! Я обсудил с господами Ма Луном и Ма Лю вопрос передачи имущества Ма Юя господину Ван Чунъяну. Мы решили, что будет лучше всего, если мы втроем в качестве представителей клана Ма пообщаемся с Ма Юем в более спокойной и тихой обстановке. А до тех пор прошу вас всех после ужина спокойно разъезжаться по домам, доверив решение этого вопроса нам.

Эти трое пользовались большим уважением среди членов семьи, так что никто из собравшихся не стал оспаривать предложение Ма Вэньфуя. Ма Лун был формальным главой клана, но Ма Вэньфуй обладал реальной властью в принятии решений и при отстаивании интересов клана всегда выступал в качестве его представителя. Ма Лю же был самым проницательным и обладал даром влиять на мнения других членов семьи. Если бы эти трое поддержали Ма Юя, то остальные вряд ли стали бы противиться его действиям.

После того как родственники уехали, Ма Юй, Ма Вэньфуй, Ма Лю и Ма Лун перешли в кабинет. Слуга принес им вина и фруктов. После нескольких бокалов Ма Юй поднялся и почтительно произнес:

— У меня есть несколько мыслей, которыми я бы хотел поделиться с вами. И надеюсь, что дедушка, дядя и мой уважаемый двоюродный брат помогут мне в решении возникших у меня сложностей. Я отдаю дань благодарности моим предкам и в обычных условиях никогда бы не посмел передать имущество, доставшееся мне от них, кому-то, кто не носит нашего родового имени. Однако в последние годы мое здоровье пошатнулось, и я бы хотел на несколько лет отойти от тревог и волнений, связанных с управлением делами, чтобы иметь шанс восстановить его. В это время обо всем будет заботиться Ван Чунъян. Когда же мое здоровье поправится, я планирую снова переписать собственность на себя и опять вернуться к управлению делами.

— Знаешь, брат, — сказал Ма Лю, — в таком случае нет никакой нужды в официальной передаче права собственности. Просто передай Ван Чунъяну все деловые записи и документы на имущество, и он будет временно вести твои дела.

— Но временный управляющий не будет вкладывать в дело свою душу так, как если бы он управлял собственным делом, — ответил Ма Юй. — Если же я официально перепишу все имущество на Ван Чунъяна, он будет чувствовать, что управляет собственным делом, и не отнесется к нашему благосостоянию спустя рукава.

— Звучит не очень убедительно, — произнес Ма Лун.

— Позвольте, я объясню, — ответил Ма Юй. — Я попросил господина Вана присмотреть за моими делами, пока я займусь восстановлением здоровья. Старик он очень порядочный и бесхитростный. Я просил его заботиться о моих делах, как о своих собственных, имея в виду, что нужно проявить отношение «делай для других так же, как если бы делал для самого себя». Он сразу же ответил мне: «Тогда приглашайте старейшин клана для заверения официальной передачи». Не думаю, что он пытается меня провести. Да, он слегка простоват, но зато честен. Все-таки заботу о своих собственных средствах я охотней поручил бы простоватому человеку, чем расчетливому и проницательному. Тогда не нужно волноваться, что он придумает, как увести у меня все мое имущество. К тому же господин Ван уже достаточно стар и, насколько мне известно, не имеет родственников и наследников. А значит, не будет желающих претендовать на наследство в случае, если он примет мое имущество в управление. Кроме того, надеюсь, что я его переживу. В общем, скоро так или иначе вся собственность вернется в семью Ма.

— Звучит резонно, — произнес Ма Вэньфуй и, обращаясь к Ма Лю и Ма Луну, спросил: — А вы что думаете?

— Вы меня знаете, — ответил Ма Лю, — я не люблю вмешиваться в решения об управлении делами. Да и к тому же я самый младший из нас. Что скажет старейшина клана?

Ма Юй понимал, что, хотя все трое теперь согласились с его идеей о временном отходе от дел, никто из них не хочет первым вслух выражать свое согласие. Тогда он выскользнул из кабинета, быстро вернулся с тремя свертками, разложил их на столе и развернул. Трое родственников стояли как зачарованные: на столе лежали бесценные произведения искусства. Ма Юй знал, что в деньгах его родственники не нуждаются, но все трое — ценители хорошего антиквариата. Они взглянули на стол, потом друг на друга и покивали головами.

— Я думаю, — сказал Ма Лю, — что если брат хочет временно передать свои дела господину Вану, то мы должны пойти ему навстречу. В конце концов, он вправе делать со своей собственностью все, что хочет. Если дядя и дедушка согласны вместе со мной свидетельствовать подписание документа, то я позабочусь, чтобы остальные родственники не имели ничего против.

— Ма Лун и я будем рады выступить свидетелями, — спешно отозвался Ма Вэньфуй (Ма Лун при этом степенно кивнул). — Но как ты добьешься согласия других родственников?

Ма Лю шепнул ему несколько слов на ухо.

— Это гениально! — воскликнул Ма Вэньфуй. — Ну, значит, нам не стоит беспокоиться насчет возможного раскола в семье.

Глава 7

Таким образом, Ма Юй, следуя советам Сунь Юаньчжэнь, сумел убедить лидеров клана одобрить передачу своего имущества Ван Чунъяну. На следующий день Ма Вэньфуй попросил Ма Лю собрать членов клана и описать им ситуацию. Ма Лю подготовил речь и обратился к собравшимся:

— В связи с ухудшением здоровья Ма Юй желал бы провести несколько лет в тишине и покое. На это время он передает свои дела Ван Чунъяну — человеку, которому в полной мере можно доверять, — чтобы он присмотрел за ними, пока Ма Юй поправляет здоровье. Это как верный сторож, охраняющий имущество Ма Юя, и ничего больше.

— Если так, — возразил кто-то из присутствующих, — почему бы не назначить Ван Чунъяна просто поверенным? Зачем нужна официальная передача собственности?

— Вы еще не все поняли,—сказал Ма Лю. — Ма Юй — человек осмотрительный, и он хочет, чтобы Ван Чунъян отнесся к его собственности рачительно. Поэтому он должен организовать так, как будто Ван Чунъян официально «владеет» его имуществом. В этом случае Ван Чунъян будет беречь его, как свое собственное.

— Но если Ван Чунъян станет официальным собственником, — вмешался другой родственник, — что мешает ему просто скрыться, оставив Ма Юя ни с чем?

— Ван Чунъян — человек старый, — продолжал убеждать присутствующих Ма Лю, — родственников у него нет. Куда ему убегать? Кто все это унаследует? Ван Чунъян намного старше Ма Юя и, без сомнения, умрет раньше. Даже если он и не пожелает вернуть Ма Юю собственность, когда тот восстановится от своей болезни, он все равно долго не проживет. А после его смерти все имущество и дело отойдут обратно к Ма Юю. Я же говорю, это словно поручить верному сторожу временно позаботиться о ведении дел.

Родственники в одобрении закивали головами. Ма Лю решил поставить победную точку, сыграв на жадности присутствующих:

— Послушайте, поскольку Ван Чунъян — лишь временный сторож, а Ма Юй и его жена бездетны, то в конце концов все имущество и дело перейдут нашим наследникам. Я считаю, что Ван Чунъян — честный и добропорядочный человек. Почему бы не позволить Ма Юю взять себе кого-то верного и бесхитростного, чтобы он временно позаботился о ведении дел?

Эти доводы Ма Лю окончательно убедили родственников, и возражений по передаче имущества Ма Юя Ван Чунъяну больше не последовало.

На следующий день лидеры клана Ма Лун, Ма Вэньфуй и Ма Лю снова собрались в доме Ма. В этот вечер все члены клана были приглашены на ужин, на котором ожидалось засвидетельствование подписания официального документа по передаче Ван Чунъяну собственности Ма Юя. Прибывшие в дом Ма родственники увидели Ма Луна и Ван Чунъяна сидящими за столом с напитками и мирно беседующими, подобно лучшим друзьям.

Когда все сели ужинать, Ма Вэньфуй поднялся и обратился к членам клана:

— Ма Юй желает передать всю свою собственность Ван Чунъяну. Мы собрались сегодня здесь, чтобы засвидетельствовать и одобрить подписание документа о передаче. Если среди вас есть несогласные, пожалуйста, выскажитесь сейчас либо молчите и впредь.

Это была не более чем формальность, поскольку Ма Лю уже склонил всех к согласию днем ранее и возражений не ожидалось. Выждав небольшую паузу, Ма Вэньфуй попросил Ма Юя подписать документ на передачу на виду у собравшихся членов клана. Ма Лю, Ма Лун и Ма Вэньфуй поставили удостоверяющие подписи. Еще трое из старейшин клана подписались в качестве свидетелей — и передача имущества официально состоялась. Ма Юй взял документ и передал его Ван Чунъяну. Далее последовал праздничный ужин, на котором Ван Чунъян был официально принят в члены семьи Ма.

Тем же вечером, после окончания торжеств, Ма Юй сказал своей жене:

— Благодаря твоей смекалке мы сможем теперь посвятить наши жизни культивации Дао.

— Давай подождем несколько дней, — ответила Сунь Юаньчжэнь, — пусть Учитель отдохнет. А затем мы сможем обратиться к нему с просьбой пройти церемонию посвящения, чтобы стать его учениками.

Но Ван Чунъян не отдыхал, а начал планировать кое-какие действия. Он знал, что, хотя красноречие Ма Лю преодолело первоначальное сопротивление родственников Ма Юя, теперь он должен был на деле показать себя верным стражем переданного ему имущества. Он незамедлительно инициировал ряд благотворительных проектов: обеспечил вдов и сирот, выплатил долги многих неимущих фермеров, сделал пожертвования на поддержание местных храмов и внес денежные средства на проведение общественных работ по строительству мостов, дорог и дамб. Видя все это, люди оценили его добродетель и восхваляли семью Ма за выбор мудрого и благодетельного поверенного. Так что никаких возражений от членов клана больше не поступало.

Но помимо благотворительности, Ван Чунъян также начал строительство чертогов для даосской практики при доме семьи Ма. В отдаленном уголке поместья были возведены отдельные хижины для медитаций, а также жилые комнаты и общий зал. В назначенный день Ма Юй и Сунь Юаньчжэнь пришли к Ван Чунъяну, чтобы пройти официальный ритуал посвящения в ученики. После этого Ван Чунъян сказал им:

— Путь даоса — это путь пробуждения и познания. И те, кто одолеет его, смогут вернуться к Истине. Вступление на Путь должно быть постепенным. Ваша практика должна быть последовательна, начинаться с простого, постепенно восходя к сложному.

Те, кто стремится культивировать Дао, первым делом должны познать свою изначальную природу. Изначальная природа — это первичное состояние вещей, или Прежнее Небо. Вы должны культивировать свою изначальную природу, пока она не засияет зеркальным блеском. В противном случае ваши эмоции будут дикими и необузданными, подобно тиграм и драконам. Если вы не сможете укротить в себе этих зверей, то как вы сможете воссоединиться с пустотой?

Дао не имеет формы. И вы должны растворить свое эго, являющееся источником формы и привязанностей. Вы должны будете научиться тому, как подчинить тигра и дракона, как укротить обезьяну и диких лошадей. Обезьяна — это ваш необузданный ум. Он играет с вами злые шутки и заставляет ошибаться, принимая преходящее за истинное. Дикие лошади — это ваши эгоистические намерения. Они увлекают вас прочь от чистоты и безмятежности изначальной природы. Если вы не укротите диких лошадей и непоседливую обезьяну, вы никогда не познаете тайн Неба и Земли, баланса Инь и Ян и силы тишины в движении Вселенной.

Путь естества соответствует обычному движению солнца (по часовой стрелке) — это путь смертных; путь Дао обращает движение солнца вспять (против часовой стрелки) — это путь бессмертия. Воссоединиться с Дао — значит освободить свой ум от мыслей и желаний и пребывать в пустоте. Дао не может быть постигнуто рассудком. Его можно познать только сердцем.

А теперь идите и подумайте над всем этим. Когда вы достигнете определенных успехов, мы продолжим обучение.

Ма Юй и Сунь Юаньчжэнь поблагодарили Ван Чунъяна за эту вводную лекцию о Дао. Каждый из них взял себе даосское имя. Ма Юй назвался Ма Даньян, что означает «Яркий Ян» (*). Сунь Юаньчжэнь взяла имя Сунь Буэр, означающее «Нет Иного Пути» (**).

* Интерпретация Евы Вонг. Даньян (кит. 丹阳 — dānyáng) переводится как «Киноварный Ян» или «Киноварное Солнце».

** Другой вариант перевода имени Буэр (不二) — «недвойственность».

Возвращаясь в спальню, Сунь Буэр сказала Ма Даньяну:

— До посвящения в Дао мы были мужем и женой, у нас была общая спальня. Теперь мы брат и сестра по Дао и должны жить в разных комнатах, чтобы полностью посвятить себя практике. Я буду звать тебя братом, а ты зови меня сестрой по Дао.

— Если бы не ты, — ответил Ма Даньян со вздохом, — я бы никогда не зашел так далеко… Хорошо, я согласен. Отныне ты моя сестра по Дао, и мы будем жить в разных комнатах.

Ма Даньян приказал слугам подготовить ему комнату для гостей и переселился туда, подальше от спальни жены. Прошло полмесяца, и Сунь Буэр прислала со слугой записку Ма Даньяну. Она предлагала встретиться у дверей комнаты Ван Чунъяна, чтобы подробней расспросить учителя о первичном состоянии вещей. Ван Чунъян их принял, и они спросили его:

— Учитель, вы говорили, что изначальная природа — это часть первичного состояния вещей, называемого Прежним Небом. Какое оно, это Прежнее Небо? Не могли бы вы описать нам его?

— Прежнее Небо — это первозданное дыхание. Оно не имеет ни формы, ни структуры и поэтому не может быть описано. Все, на что вы можете показать или что вы можете описать, не является Прежним Небом. Когда ум не опустошен от мыслей, возникают формы и, значит, Прежнее Небо потеряно. Прежнее Небо не здесь и не там, не то и не это. Если попытаетесь искать его, оно исчезнет.

Глава 8

Я объясню вам изначальную природу с помощью рисунка, — продолжал Ван Чунъян. — Однако вы должны понимать, что изначальная природа не может быть разложена на концепции и описана. И мой рисунок — только лишь некоторое приближение.

Взяв кисть и окунув ее в краску, Ван Чунъян нарисовал на листе бумаги круг, а в центре круга поставил точку. Взглянув на учеников, он спросил:

— Вы знаете, что это?

— Нет, учитель, — ответили они. — Объясните, пожалуйста.

— Круг представляет собой неделимое целое, состояние вещей до того, как возникли Небо и Земля. Это состояние называется У-Цзи. Из У-Цзи возникло Тайцзи. Это и есть точка внутри круга. А из Тайцзи возникло все во Вселенной. Животворное дыхание Тайцзи — это лишь один вдох Прежнего Неба. Из одного вдоха Прежнего Неба возникает изначальная природа (*). Она уже существовала до нашего рождения и продолжит существовать после нашей смерти. Также ее называют изначальным духом.

* Здесь под изначальной природой подразумевают именно изначальную природу человека, и поэтому данный термин отделен от понятия «Прежнее Небо», которое относится к изначальному идеальному состоянию, существовавшему до сотворения мироздания. Но зачастую термины «изначальная природа» и «Прежнее Небо» тождественны друг другу.

Наш изначальный дух никогда не рождался и никогда не умрет. Он есть в каждом из нас; таким образом, в каждом из нас сокрыта изначальная природа. Но наши страсти, желания и порочные мысли мешают нам увидеть ее. И если не расчистить все то, что скрывает нашу изначальную природу, мы потеряем нашу связь с Прежним Небом и будем обречены на бессчетное количество жизней в страданиях.

Как же воссоединиться с Прежним Небом? Прежнее Небо можно познать лишь сердцем. Бесполезно пытаться познать его с помощью эго. Прежнее Небо и изначальная природа — они прямо перед нами. Но мы не видим их за преградой, которую возвело наше эго. Если мы сможем растворить эго, то изначальная природа — это сердце Дао — воссияет. Тогда появится и Прежнее Небо.

Вы спросите меня, как культивировать сердце Дао и растворить эгоистичное сердце? Когда человек болен, недостаточно будет просто избавиться от симптомов, чтобы болезнь никогда не вернулась. Должна быть искоренена причина болезни. Так и тут мы должны понять первопричины возникновения барьеров, отделяющих нас от Прежнего Неба. Древние мудрецы и Бессмертные смогли постичь эти причины и оставили ценные указания по их искоренению. Сейчас я передам их наставления вам.

Если вы хотите избавиться от болезней души и тела, вы должны добраться до их первопричины. Если вы знаете причину, вы знаете и лекарство. Основная причина плохого здоровья — не что иное, как необузданные желания. Они-то и создают помехи для здоровья. Есть четыре основные помехи: тяга к спиртному, сексуальная невоздержанность, алчность и скверный характер. Желающий культивировать здоровье и долголетие должен первым делом разобраться с этими четырьмя помехами, а также отсечь все привязанности к внешним вещам и растворить желания. Тогда причина плохого здоровья будет искоренена, и все внутренние болезни исчезнут. А когда здоровье поправится, станут возможны культивация Дао и обретение бессмертия.

Теперь давайте обсудим первую помеху — тягу к спиртному. Многие отказываются от спиртного, так как знают, что алкоголь отрицательно воздействует на мышление. Другие не пьют под влиянием родственников и друзей. Третьи — поскольку в некоторых случаях употребление спиртного запрещено. Однако, когда все они видят бутылочку хорошего вина либо наблюдают, как другие пьют, в них возникает желание. И даже если ни капли спиртного не коснулось их губ, возникшее в них желание показывает, что помеха не преодолена. Неуемные желания начинаются с мыслей. Еще до того как мысль воплотилась в действие, желание уже возникло и вред от него уже нанесен. Избавление от тяги к спиртному — это отсутствие желания и в мыслях, и в действиях.

Теперь что касается сексуальной невоздержанности. Многие хотели бы ограничить себя в сексе, так как знают, что секс источает воспроизводящую энергию (Цзин). Однако при виде привлекательной особы противоположного пола они представляют себе сцены секса или хотя бы втайне желают близости. Когда подобные мысли возникают, человек, даже не будучи физически вовлеченным в секс, становится жертвой своего желания. Теперь вы понимаете, что причина необузданной тяги к выпивке и сексу — в нашей голове. И чтобы избавиться от нее, мы должны искоренить соответствующие мысли.

Укротите свое сердце (свой ум)— и вы избавитесь от безудержных намерений. Когда сердце опустошено от желаний, сами причины плохого здоровья пропадают. Отсеките внешние привязанности, и все внутренние болезни излечатся. Ваше сердце должно быть чистым и спокойным, как неподвижное озеро, отражающее свет луны. Если на озере возникает рябь, отражение луны на его поверхности ломается, и Дао вам не достичь.

Как же искоренить мысли об алкоголе и сексе? Древние мудрецы дают такой совет: «Если это перед вами, ведите себя так, будто этого нет. Если оно обращается к вам, ведите себя так, будто вы ничего не слышите». Буддисты учат: «Забудь других, забудь себя, забудь всех». Даосы учат: «Смотреть, но не видеть; слушать, но не слышать». Таким образом, если вы не привязаны к спиртному или сексу, эти вещи потеряют свою привлекательность. Привлекательность не в самом объекте, а в нашем отношении к нему. Если вы сможете сделать это, вы искорените тягу к спиртному и желание секса.

Что же касается алчности и тяги к богатству, то это очень непростая помеха. Есть те, кто очень беден и вынужден тяжело трудиться, чтобы прокормить себя и своих близких. У них нет особого выбора, и они вынуждены проживать свою жизнь в попытках раздобыть денег. Таким людям не остается ничего другого, кроме как отрабатывать свою карму и надеяться, что в следующей жизни эти узы безденежья ослабнут. Есть те, которые алчут богатства, чтобы продемонстрировать другим свою состоятельность и добиться уважения и восхищения окружающих. Кто-то надеется разбогатеть, чтобы жить в роскоши и праздности. А другим нужны деньги, чтобы строить кому-то козни и заставлять других страдать. Какой бы ни была причина, алчный человек никогда не постигнет Дао.

Следующая помеха — плохой характер. Это результат необузданных эмоций. Существуют позитивные и негативные чувства. Позитивные чувства, такие как участие, сострадание и скромность, нужно культивировать, а от негативных, таких как гнев, раздражительность и жестокость, нужно избавляться. Скверный нрав — еще и результат неудовлетворенного чувства собственной значимости. И он очень опасен для здоровья, так как образует в ваших телах плохую, болезнетворную Ци. Склочность, склонность к соперничеству, агрессивность, нетерпение, постоянная неудовлетворенность, раздражительность — все это проявления скверного характера. И как люди с такими качествами могут достичь Дао?

Хотите искоренить алчность и скверный характер — послушайте мудрецов. Они дают неплохие советы. Конфуцианцы говорят: «Богатства, которые мне не принадлежат, подобны плывущим в небе облакам». «Контролируй свой рассудок, и ты не потеряешь самообладания». Буддисты говорят: «Не следует жаждать вознаграждения. Добродетели произрастают из способности противостоять искушениям». Даосы говорят: «Познай иллюзию материальных ценностей». «Культивируй сострадание, и в тебе воцарится умиротворение».

Прислушайтесь к этим советам — и вы сможете избавиться от алчности и скверного нрава.

Итак, чтобы искоренить четыре помехи для крепкого здоровья: спиртное, невоздержанность в сексе, алчность и скверный характер — вы должны культивировать сердце. Если сердце укрощено, исчезают сами причины плохого здоровья. Конфуцианцы советуют нам «проснуться». Буддисты призывают нас «понять». Даосы говорят: «Действуй интуитивно». Что это значит? Во-первых, мы должны пробудиться и осознать тот факт, что помехи существуют и мешают нам обрести здоровье. Во-вторых, мы должны понять, каковы конкретно эти помехи и в чем их первопричина. И, наконец, мы должны действовать интуитивно, то есть согласно своему сердцу, избавленному от желаний и страстей. Если вы научитесь этому, никаких проблем с обретением Дао у вас не будет.

Ма Даньян и Сунь Буэр спросили учителя о медитации. Ван Чунъян продолжил свою лекцию:

— Когда вы медитируете, у вас не должно быть никаких посторонних мыслей. Дух проявляется, лишь когда эго мертво. В час Цзы (23:00–01:00) сядьте на подушечку, скрестив ноги, лицом на восток. Расслабьте тугую одежду. Сцепите руки и поместите их перед собой. Спина должна быть прямой. Сомкните челюсти (язык пусть упирается в верхнее нёбо сразу за зубами) и сглатывайте образующуюся во рту слюну. Пусть ваши уши слышат, но не привязывайтесь вниманием к конкретным звукам. Пусть ваши глаза опустятся, но не закрывайте их полностью (*). Сфокусируйтесь на свете, который вы видите перед собой, и направьте ваше внимание на нижний даньтянь (**).

* Поскольку новички склонны засыпать во время медитативной практики, им советуют не закрывать глаза полностью, а лишь прикрывать их. Если для вас это не является пробле- мой, то можно закрывать глаза полностью.

** Нижний даньтянь — один из трех основных энергетических центров в теле человека (различают еще средний и верхний даньтяни), находящийся в животе, чуть ниже пупка.

В медитации очень важно прекратить думать. Если возникают мысли, дух не будет чист и ваши усилия по культивации не дадут результатов. Также вам следует отбросить все эмоции — в противном случае ваше сердце не будет безмятежно и достижение Дао станет невозможным. Теперь я дам некоторые объяснения, — продолжал Ван Чунъян. — Сидя на подушечке, вы сможете сидеть долго и не уставать. Свободная одежда позволит вашей внутренней энергии без препятствий циркулировать в теле. Час Цзы — это час зарождения Ян, он чрезвычайно благоприятен для практики. Повернитесь лицом к востоку, так как в час зарождения Ян с востока течет дыхание жизни. Соедините руки в виде символа Тайцзи (*), так как он означает пустоту формы.

* При этом мужчины накрывают правой ладонью левую, а женщины — наоборот.

Прямая спина позволит энергии свободно подниматься в голову. Закройте рот и поместите кончик языка на верхнее нёбо, чтобы внутренняя энергия не рассеивалась. Уши связаны с воспроизводящей энергией (Цзин), поэтому не привязывайтесь к звукам, чтобы эта энергия также не рассеивалась. Не закрывайте полностью глаза, чтобы проникающий свет озарял ваш дух. Если вы их совсем закроете, дух померкнет (Т.е. вы заснете), если вы откроете их слишком широко, дух убежит (*). Поэтому опустите веки, не закрывайте их до конца. Сконцентрируйтесь на нижнем даньтяне, как если бы в нем отражался свет ваших глаз, потому что в нем скрыта тайна всех вещей.

* Будет увлечен внешними вещами, и, как следствие, произойдет рассеивание сознания во внешнем мире.

В повседневной жизни аналогичным образом ограничивайте разговоры — это позволит не рассеивать жизненную энергию (Ци). Дайте отдых своим ушам, сохраняя тем самым воспроизводящую энергию (Цзин). И растворите мысли, чтобы сохранить духовную энергию (Шэнь). Когда все эти энергии перестанут рассеиваться, вы достигнете бессмертия.

Ма Даньян и Сунь Буэр поблагодарили Учителя за данные наставления. Ван Чунъян добавил:

— Следование Дао требует дисциплины. Отнеситесь к сказанному мной предельно серьезно и практикуйте эти принципы постоянно и неизменно. В противном случае, даже теоретически зная, что делать, вы не достигнете ничего.

Ма Даньян и Сунь Буэр поклонились и разошлись по своим комнатам, чтобы начать медитации в соответствии с инструкциями Ван Чунъяна. Они занимались несколько месяцев, и постепенно в их телах начали происходить изменения. Осознав это и думая, что все необходимое для достижения Дао им уже известно, они перестали ходить к Ван Чунъяну за дальнейшими указаниями.

Однажды, когда Ма Даньян по обыкновению сидел у себя и медитировал, дверь его комнаты тихо отворилась, и на пороге появился Ван Чунъян. Ма Даньян немедленно поднялся и приветствовал учителя. Ван Чунъян сказал:

— Дао — беспредельно. Мы можем пользоваться им бесконечно, и оно никогда не истощится. Оно гибко и может скрываться в бессчетных формах. Не хватайся с упорством за какое-то одно из многих его проявлений. Будь искренен и скромен в своем обучении, лишь тогда твоя практика принесет пользу.

Если твое сердце не истинно, ты не сможешь культивировать Дао. Любое действие и любая мысль должны исходить из истинного сердца. Если же сердце не здорово, это нужно лечить. Укрощай свое эгоистическое сердце с помощью самоотверженного сердца. Укрощай свое жаждущее сердце с помощью разумного сердца. Укрощай умеренностью сердце, стремящееся к крайностям. Укрощай горделивое сердце с помощью скромного сердца. Осознай все эти проблемы и для каждой из них найди в себе противоположную добродетель. Если ты сможешь это сделать, проблемы никогда более не появятся. Твое сердце станет как весенний ветер. Твой ум станет ярким, как луна на чистом небе. Твое сердце станет открытым, как бескрайнее поле, и ты сам станешь безмятежным и основательным, как горы. Внутренняя энергия будет циркулировать в твоем теле. Не поняв этого, ты не сможешь достичь Дао.

Пока Ван Чунъян беседовал с Ма Даньяном о даосской внутренней алхимии, Сунь Буэр сидела в медитации в своей комнате. Вдруг какой-то звук отвлек ее, и, открыв глаза, она увидела Ван Чунъяна, входящего в комнату. Шокированная и напуганная, Сунь Буэр вскочила, но прежде, чем она успела что-то сказать, Ван Чунъян проговорил:

— Путь Дао сложен и полон тайн. И хотя методов много, истина только одна. Учения всех сект — это лишь искажения изначального Учения. Практикующий должен быть гибким. Практикуй естественно, и ты достигнешь результатов. Вот ты сидишь в одиночестве, думая, что существует лишь единственный способ культивации Дао? А знаешь ли ты, что твоя энергия Инь не сможет расцвести в полную силу без энергии Ян? Просто сидя ты никогда не уравновесишь Инь и Ян в своем теле. Если твои Инь и Ян не сольются, как ты сможешь зачать и родить ребенка? Ты не понимаешь этого и не понимаешь того. Как же ты можешь культивировать Дао?

Сунь Буэр уже не слушала, что говорил Ван Чунъян. Его слова доносились до нее, как какая-то тарабарщина. В ней росло раздражение. Непрошеный визит Ван Чунъяна и его слова раздосадовали и обидели ее. Ни слова не говоря, Сунь Буэр выбежала из комнаты. Вызвав слугу, она послала его за мужем. Слуга прибежал к Ма Даньяну и сказал:

— Хозяин, госпожа чрезвычайно огорчена и сердита; она хочет поговорить с вами.

Ма Даньян в это время находился в своей комнате, беседуя с Ван Чунъяном. Извинившись перед Учителем, он попросил разрешения отлучиться и последовал за слугой в гостиную, где сидела раздраженная Сунь Буэр.

Глава 9

Придя в гостиную, Ма Даньян нашел там свою жену в мрачном настроении.
— Что случилось, дорогая? — добродушно спросил он, сев рядом с ней на диван. — Слуги опять что-то не так сделали? Прости их и забудь об этих мелочах! Даосам не пристало волноваться из-за подобных пустяков.

— Ты не понимаешь, брат! — ответила Сунь Буэр в раздражении. — Ван Чунъян никакой не просветленный, и мы совершили ошибку, пригласив его в свой дом. Представляешь, этот старик только что имел наглость без разрешения войти в мою спальню и начал нести какую-то чушь. Думаю, нам надо прекратить учиться у него. Он не тот, за кого себя выдает.

— Странно, — пробормотал озадаченный Ма Даньян. — Ты говоришь, Ван Чунъян недавно заходил к тебе? Но ведь он все утро был со мной в моей комнате и остался там сейчас, когда ты прислала слугу за мной.

Прежде чем Сунь Буэр успела что-либо ответить, присутствующий тут же слуга сказал:

— Да-да! Когда я пришел звать хозяина, я действительно видел там мастера Вана.

Услышав это, Сунь Буэр пришла в замешательство. А Ма Даньян лишь покачал головой и пошел назад в свою комнату. Сунь Буэр была раздосадована: она надеялась, что, высказав Ма Даньяну свое недовольство, она сможет выплеснуть эмоции, а муж хотя бы упрекнет Ван Чунъяна за его нескромное поведение. Но все произошло вовсе не так, и подавленная Сунь Буэр побрела в свою комнату и закрылась там.

Прошел месяц, и Ван Чунъян снова появился в комнате Ма Даньяна. Он сел и сказал с легким вздохом:

— Многие думают, что следовать Дао — это просто соблюдать некие правила в том, что ты говоришь и что слушаешь, как одеваешься и что ешь. Люди не понимают, что, поступая так, они пытаются формировать Дао в соответствии с собственным представлением о том, что это такое. А значит, они не поняли его сути. Другие ищут секретные методы и в результате оказываются на пагубном пути. Третьи имеют правильные намерения, но слишком слабую волю. А есть и такие, которые придают слишком большое значение своим результатам: они продвигаются вперед на один цунь, но их беспокойство отбрасывает их назад на несколько чжанов.

Дао нельзя постичь посредством эго. Пока существует эго, сердце Дао не сможет проявиться. Если человек стремится к наживе и боится потерь, если для него важно мнение общества, если он озабочен тем, привлекательно ли он выглядит, лучшую ли пищу он ест, велико ли его благосостояние, то он не осознал иллюзорности материальных ценностей. Желание обладать порождает беспокойство. Сначала вы озабочены тем, чтобы заполучить то, что вы хотите. Если вы получили это, то будете бояться его потерять. А если не получили, то будете ощущать неудовлетворенность. Эго — источник жажды обладания. И чтобы растворить его, нужно избавиться от беспокойства по поводу приобретений и потерь.

Каждый человек обладает изначальной природой Прежнего Неба, а значит, каждый потенциально способен обрести Дао. Но люди терпят неудачу, потому что не могут преодолеть власть собственного эго. Эго порождает привязанности, а сердце Дао не привязано ни к чему. Оно не привязано ни к красоте, ни к уродству, ни к приобретениям и потерям, ни к краху, ни к успеху и славе и даже ни к жизни и смерти. Сердце Дао способно пробиться сквозь иллюзии и преграды к достижению бессмертия. Разбудите в себе сердце Дао, и ваши усилия по культивации дадут результат.

В то время как Ван Чунъян объяснял Ма Даньяну важность растворения эго и избавления от беспокойства по поводу приобретений и потерь, Сунь Буэр сидела в своей комнате. Она все еще была подавлена и раздражена нежданным визитом Ван Чунъяна в ее спальню месяц тому назад. Погруженная в невеселые мысли, она уже было задремала, как вдруг какой-то шум потревожил ее — на пороге стоял Ван Чунъян. Он широко улыбнулся, прошел в комнату и сказал:

— А знаешь ли ты, что в Дао нет разделения на мужское и женское? Если ты разделяешь Инь и Ян, Дао тебе не обрести.

Сунь Буэр пригласила Учителя присесть, а сама, испуганная, стала в стороне, недалеко от двери. Она спросила:

— Учитель, в это время вы обычно медитируете у себя. Почему сегодня вы решили зайти ко мне?

— Я пришел, потому что вижу, что ты в опасности. Ты отдалилась от Истинной Печи. Твоя практика была несбалансированной, и в итоге твое «тупое» сидение сделало тебя раздражительной и закосневшей. Знай же, что мужчина и женщина не могут существовать друг без друга, Инь и Ян должны слиться. И Желтая Сваха должна выступить в роли посредника, чтобы эта пара могла соединиться. Только в этом случае может быть зачат зародыш (*).

* Здесь и далее при обсуждении практики сплавления Инь и Ян есть ряд неточностей. В частности, нередко идет ее подмена практикой сплавления Кань и Ли, в результате которой и создается Бессмертный Зародыш. Вы можете почитать о теории Инь Ян и их сплавлении подробнее…

ying-yan6

И затем, после десяти месяцев беременности (*), родится ребенок. Только если будешь следовать этим наставлениям, сможешь взойти на Небеса и встретиться с Нефритовым Императором.

* Имеются в виду десять лунных месяцев, которые в пересчете на обычные дают стандартные девять месяцев беременности.

Сунь Буэр, ни слова не говоря, выскользнула из комнаты, быстро заперла за собой дверь и стремглав бросилась в сторону комнаты Ма Даньяна. Но мужа в спальне не было, а слуги сообщили ей, что хозяин сейчас в общем зале беседует с Ван Чунъяном. Сунь Буэр немедленно отправилась туда.

Все это время Ван Чунъян был с Ма Даньяном, объясняя ему, как преодолеть барьеры, препятствующие человеку обрести Дао. Вдруг Ван Чунъян остановился на полуслове и сказал:

— Кто-то тебя ищет. Думаю, тебе стоит выйти и посмотреть.

Ма Даньян вышел из зала и тут же наткнулся на Сунь Буэр. Она схватила его за рукав и потащила за собой, говоря:

— Пойдем, ты сам все увидишь!

— Что ты хочешь чтобы я увидел? — удивлялся ничего не понимающий Ма Даньян.

— Ты поймешь, когда мы придем, — сказала Сунь Буэр, продолжая тащить его к своей комнате, где, как она думала, находился запертый Ван Чунъян.

Когда они пришли, Сунь Буэр отперла замок и сказала: — Зайди внутрь и сам посмотри!

Ма Даньян, все еще недоумевая, вошел в комнату. Он огляделся и вернулся к Сунь Буэр со словами:

— И что? Я не видел ничего необычного.
— Ты видел мастера Вана?
— Нет. В комнате никого нет. Кроме того, он весь день был со мной.

Сунь Буэр не могла поверить своим ушам. Она вбежала в комнату и остолбенела; затем начала заглядывать в шкафы, под кровать, за занавески. В конце концов она пролепетала:

— Но я действительно заперла Ван Чунъяна внутри. А теперь его нет… Ничего не понимаю…

— Ничего странного, — ответил Ма Даньян. — Твое сердце омрачено, и ты пала жертвой демонов иллюзий.

— Я не понимаю. Мне казалось, что я соблюдаю все правила и полностью сосредоточена на практике. Как я могла сбиться с пути и впасть в заблуждения?

— Расскажи мне, что тебе говорил Ван Чунъян, — попросил Ма Даньян.

Сунь Буэр пересказала мужу слова Учителя. Когда она закончила, Ма Даньян рассмеялся и сказал:

— Ты всегда была умницей, дорогая, но на этот раз ты допустила ошибку.

— И в чем же?

— Ищущие Дао должны быть скромны, настойчивы и пытливы. В противном случае прогресса не будет. Дао беспредельно. Если ты думаешь, что ты узнала о нем все, то ты потеряла его. Ты сидела в своей комнате, практикуя техники, переданные нам давным-давно, и думая, что, достигнув некоторых успехов, ты полностью освоила методы внутренней алхимии. Мастер Ван увидел, что в твоей практике наметился застой, угрожающий тебе потерей уже достигнутых результатов. Вот он и пришел, чтобы помочь. Его дух вышел из тела и материализовался в твоей комнате — вот как он мог быть с тобой и со мной в одно и то же время.

Ма Даньян продолжал:

— Говоря о соединении мужского и женского, мастер Ван совсем не имел в виду физическую связь между мужчиной и женщиной. Он говорил про энергии Инь и Ян в твоем теле. Если эти энергии разделены, твоя практика не будет сбалансированной: у тебя будет либо слишком много Ян, либо слишком много Инь. Ян по своей природе — огонь. Слишком много огня — и ты сожжешь снадобье. Инь — это вода. Слишком много воды — и снадобье сгниет. В любом случае Золотую Пилюлю выплавить не удастся. Ян — светлый и ясный, он олицетворяет собой интеллект, Инь — спокойный и чувствующий, символизирует интуицию. В твоей практике было слишком много Ян. Ты слишком много анализировала в ущерб интуиции.

Желтая Сваха — это истинное намерение, которое может свести вместе противоположности и соединить Инь и Ян. Желтый — цвет стихии Земли. Эта стихия олицетворяет баланс Инь и Ян, поэтому ее положение — центр. Стихия Дерева соответствует энергии Ян, ее положение — восток. Стихия Металла соответствует энергии Инь, и ее положение — запад (*).

* Если точнее, то стихии Металла соответствует молодой/растущий Инь, а зрелый Инь соответствует стихии Воды. Аналогично стихии Дерева соответствует молодой/растущий Ян, а зрелый Ян соответствует стихии Огня.

Без Желтой Свахи Металл разрушит Дерево, как топор рубит деревья, и Инь и Ян будут в противодействии, вместо того чтобы выступать как взаимодополняющее целое. Когда Дерево и Металл объединены, получается союз мужского и женского. Этот союз возникает в котле, где перед этим уже собраны и запечатаны три снадобья, являющиеся не чем иным, как нашей внутренней энергией в своих трех формах: воспроизводящей (Цзин), жизненной (Ци) и духовной (Шэнь). В этом союзе также сливаются воедино твои душа и дух. О нем еще часто говорят как о сплавлении свинца и ртути. А уж из этого союза может быть зачат зародыш. Этот зародыш — дух. После определенного периода вскармливания зародыша он сможет покинуть тело через открывшуюся макушку, взойти на небеса и стать Бессмертным в царстве Нефритового Императора.

Ма Даньян закончил и взглянул на жену, все это время внимательно слушавшую его. Сунь Буэр, изменившись в лице, сказала ему:

— О да, брат! Теперь я понимаю.

Глава 10

Сунь Буэр чувствовала себя так, словно очнулась от кошмара. Теперь все казалось ясным и простым. Она повела плечами, будто стряхивая с себя остатки сна, глубоко вздохнула и сказала:

— Знаешь, брат, если бы не ты, я бы еще долго оставалась в плену собственных иллюзий, и неизвестно, чем бы все это кончилось… — Сунь Буэр замолчала и задумалась. — Да… Обучаться Дао — это не то же самое, что решать бытовые вопросы, и моя обычная проницательность изменила мне. Ты далеко обогнал меня на этом пути.

— Главное — не унывай, — сказал польщенный Ма Даньян. — Ведь проблема не в том, что я лучше понимаю инструкции Учителя. Просто ты закрыла свое сердце для новых знаний. В этот раз твой сильный ум стал помехой, заставив тебя думать, будто ты уже изучила все, что можно. А ведь познание беспредельно. И лишь немногие могут осознать это.

— Да, все правильно! Спасибо еще раз, брат! Теперь я стану скромнее и в своем обучении буду стремиться проникнуть за грань поверхностного, к сокровенной глубине истинного понимания.

Ма Даньян отправился к себе, довольный тем, что Сунь Буэр осознала свои ошибки и снова сможет продвигаться в своей практике.

Несколько дней спустя Ма Даньян собрался съездить в соседний городок на празднование дня рождения своей родственницы. Сунь Буэр помогла ему выбрать подарки, но сама ехать отказалась, сказав, что она неважно себя чувствует и не хочет тащиться в такую даль по этим ужасным дорогам. Ма Даньян особо не настаивал. Он упаковал подарки, погрузил их на мула, сам вскочил на него и скоро исчез в облаке пыли.

Проводив мужа, Сунь Буэр вернулась в свою комнату. Слова Ма Даньяна о том, что она потеряла мотивацию к обучению, в который раз пришли ей в голову. Теперь муж уехал на несколько дней, слуги были заняты по хозяйству, так что Сунь Буэр могла спокойно все обдумать. Она решила, что лучше всего будет сходить к Ван Чунъяну и смиренно попросить совета.

Она нашла Ван Чунъяна в общем зале — он медитировал. Встав на колени у порога, Сунь Буэр промолвила:

— Учитель, ваша ученица Сунь Буэр была глупа и не оценила мудрость ваших наставлений. Ма Даньян объяснил мне мои ошибки, и теперь мне стыдно за свое поведение. Могу ли я надеяться, что вы простите меня и снова будете обучать?

Сказав это, Сунь Буэр несколько раз низко поклонилась. Ван Чунъян открыл глаза и какое-то время внимательно смотрел на нее. Потом он сказал:

— Встань с колен и подойди. Сейчас я расскажу тебе о трех колесницах даосского Пути. Слушай хорошенько, а потом скажешь, какую именно колесницу ты хотела бы практиковать.

Жизнь и смерть не заботят тех, кто ищет Дао. Их сердце свободно от форм и очищено от пыли. У них нет ни мыслей, ни эмоций, привязывающих их к материальному миру. Их сущность — как яркая луна на безоблачном небе. Озаренные сиянием изначальной природы, они постигают тайны Неба и Земли. Они понимают принципы, стоящие за объединением Инь и Ян, и, используя методы внутренней алхимии, возвращаются к пустоте и воссоединяются с Дао. Они в согласии с Солнцем и Луной, а возрастом могут сравниться с Небом и Землей. Они достигают величайшего ранга бессмертия в Высшем Мире. Это — Высшая Колесница, самый быстрый и прямой путь к бессмертию.

Те, кто культивирует Среднюю Колесницу, почитают религиозные праздники, посвященные различным Небожителям и Бессмертным, регулярно молятся и не едят мяса в постные дни. Погружаясь в молитву, они очищают свое сердце, что позволяет проявиться их изначальной природе. А когда приходит время, их душа восходит на Небеса, и они становятся Бессмертными среднего ранга.

Те же, кто культивирует Низшую Колесницу, просто делают добрые дела. Это позволяет их изначальной природе остаться незапятнанной. В мире и согласии с собой они проживают долгую и счастливую жизнь, а когда приходит время умирать, они — в случае, если накопили достаточно заслуг, — восходят на Небеса и становятся Бессмертными низшего ранга.

Ван Чунъян остановился и с улыбкой взглянул на Сунь Буэр:

— Итак, какую колесницу ты хотела бы практиковать?

— Ваша ученица желала бы следовать Высшей Колеснице, — ответила та.

— Что ж, у тебя честолюбивые намерения… Однако я не уверен, что у тебя хватит дисциплины и настойчивости, чтобы следовать этим путем.

— О нет же, Учитель! — воскликнула в волнении Сунь Буэр. — В моих намерениях нет честолюбия. При этом у меня сильная воля, и я готова пожертвовать всем на свете, чтобы освоить Высшую Колесницу.

Ван Чунъян снова улыбнулся и сказал:

— Каждый, кто серьезно стремится к обретению Дао, должен найти себе место, способствующее практике. Существуют так называемые места силы, и занятия там могут серьезно ускорить продвижение по Пути. Такое место есть в городе Лоян, там богами предначертано появление Бессмертного. Просто нужно десять — двенадцать лет посвятить практике, и обретешь бессмертие. Не хочешь поехать?

— Я поеду куда угодно, если это необходимо для освоения Высшей Колесницы, — с жаром ответила Сунь Буэр.

Ван Чунъян внимательно посмотрел на нее, подумал и затем покачал головой:

— Пожалуй что нет, — протянул он. — Ты не поедешь.

— Но я готова на все! — взмолилась Сунь Буэр. — Готова умереть, если необходимо.

— В бесцельной смерти нет никакого смысла. Вот так просто отказаться от жизни — значит украсть у самого себя шанс обрести бессмертие. До Лояна несколько тысяч ли, и в этом долгом пути тебя поджидает много опасностей. Ты красива и наверняка встретишь мужчин, которые возжелают твоего тела. Они начнут домогаться тебя, и, чтобы не быть опозоренной, ты предпочтешь умереть. Вот это я и называю бессмысленной смертью. Ты не только не достигнешь бессмертия, но еще и потеряешь все задатки, данные тебе Небом в этой жизни. Поэтому я и говорю, что ты не можешь поехать.

Сунь Буэр, ни слова не говоря, выбежала из общего зала и бросилась прямиком на кухню. Она прогнала всех служанок, взяла сковороду, наполнила ее маслом и поставила на огонь. Когда масло разогрелось, она плеснула в него холодной воды и, закрыв глаза, опустила лицо к самой сковороде. Масло зашипело, и раскаленные брызги ударили в лицо Сунь Буэр, оставляя многочисленные ожоги. Она понимала, что даже после того как ожоги заживут, все лицо останется покрытым рубцами и щербинами. Возвратясь к Ван Чунъяну, она спокойно сказала ему:

— Взгляните на мое безобразное лицо. Надеюсь, теперь вы позволите мне отправиться в Лоян?

Ван Чунъян сложил руки и сказал:

— Я никогда прежде не видел такой непоколебимой решимости пожертвовать всем ради стремления к Дао. Выходит, я прибыл сюда не зря. Да, ты можешь ехать в Лоян.

Затем Ван Чунъян обучил Сунь Буэр методам внутренней алхимии. Он показал ей, как погружать огонь в воду, как соединить Инь и Ян и как зачать и вскормить Бессмертный Зародыш. Удостоверившись, что Сунь Буэр все правильно поняла и запомнила, он сказал:

— Запомни: никому не раскрывай своих знаний. Не надо, чтобы люди знали, что ты ищешь Дао. Лишь когда закончишь Великое Алхимическое Делание, сможешь открыть себя и начать обучать других. Уезжай, как только будешь готова, — пусть лицо немного заживет. Но даже твои служанки не должны знать о твоих планах. Прощаться ко мне не приходи. Мы увидимся вновь на праздновании в честь созревания персика бессмертия.

Сунь Буэр поблагодарила Ван Чунъяна и вышла из общего зала. По дороге в свою комнату она столкнулась со служанкой. Увидев лицо хозяйки, та вскрикнула от ужаса, а затем, кое-как придя в себя, пролепетала:

— Госпожа, что с вашим лицом?

— Готовила еду для Учителя… — ответила Сунь Буэр. — Случайно плеснула воду в кипящее масло и как-то не успела вовремя отскочить. Пустяки.

Несколько последующих дней Сунь Буэр просидела, закрывшись в своей комнате, снова и снова обдумывая последние наставления Учителя.

Когда Ма Даньян вернулся домой, слуги тут же рассказали ему о том, что произошло с хозяйкой. Взволнованный Ма Даньян сразу же направился в спальню к Сунь Буэр. Увидев ее лицо, он попытался найти слова утешения и мягко обратился к ней:

— Тебе стоило быть осторожнее. И вообще пусть стряпней занимаются служанки. Зачем тебе, хозяйке дома, работать на кухне? Теперь вот твое прекрасное лицо все в шрамах…

Сунь Буэр уставилась на него и вдруг закричала, как безумная:

— А ты кто такой? Ты посланец Небесной Императрицы и пришел пригласить меня на встречу Бессмертных? Ну раз так, давай, полетели!

Она вскочила, подбежала к открытому окну и выпрыгнула в сад. Пробежав несколько шагов, она сделала вид, что поскользнулась, упала и осталась лежать, издавая ужасные стоны. Ма Даньян подбежал и помог ей подняться. Сунь Буэр протянула к нему руки и забилась в истерике, смеясь и плача, словно сумасшедшая. Ма Даньян отвел ее обратно в комнату и уложил в постель, а сам, недоумевая, отправился к Ван Чунъяну.

Найдя его, Ма Даньян сказал:

— Учитель, моя жена сошла с ума. Она совершенно не в себе, несет какую-то чушь, смеется и плачет без причины.

— Если бы она не была сумасшедшей, как бы она могла стать Бессмертной? — ответил Ван Чунъян.

Ма Даньян не понял этого замечания и хотел было уточнить, что имел в виду Учитель, но Ван Чунъян махнул ему рукой, делая знак удалиться. Недоумевая еще больше, Ма Даньян пошел к себе…

Сунь Буэр прекрасно разыграла сумасшествие, и все в доме, включая Ма Даньяна, решили оставить ее в покое, надеясь, что время — лучший доктор — излечит и этот нервный срыв, вызванный, как все думали, полученным из-за ожогов уродством. Пользуясь этим, Сунь Буэр продолжала заниматься в соответствии с наставлениями Ван Чунъяна и добилась того, что могла практиковать все переданные ей техники легко и естественно. Прошел месяц. Взглянув однажды в зеркало, Сунь Буэр увидела, что ожоги зарубцевались, оставив на лице ужасные шрамы и отметины. Весь этот месяц она не мылась — ее волосы свалялись, одежда начала пахнуть, и никто бы уже не узнал в ней некогда красивую и ухоженную жену зажиточного торговца. Сунь Буэр была в восторге. Взяв на кухне угля, она вымазала себе лицо и одежду. Будучи похожей теперь на сумасшедшую нищенку, она выбежала в гостиную, дико захохотала и бросилась к входной двери. Служанка попыталась было ее остановить, но Сунь Буэр сильно ударила девушку по руке. Служанка вскрикнула и согнулась от боли, а Сунь Буэр выбежала на улицу. Слуги побежали к Ма Даньяну, чтобы рассказать ему о побеге жены. Он сразу же отправил их на поиски, приказав обыскать весь город и его окрестности, но безрезультатно.

Понимая, что ее будут искать, Сунь Буэр спряталась в стоге сена на близлежащей ферме. Она слышала голоса слуг и мужа, ищущих ее, и продолжала тихо сидеть в своем укрытии, пока не стемнело. Когда же все стихло, она выбралась из стога и начала свой путь в Лоян. По дороге она ночевала в заброшенных храмах и пещерах. Чтобы добыть пропитание, она просила милостыню на улицах, а когда люди спрашивали, кто она такая, притворялась безумной и несла несуразицу. Таким образом, никто ее не трогал, и спустя некоторое время она благополучно добралась до Лояна.

Глава 11

На окраине Лояна Сунь Буэр нашла заброшенный дом и обосновалась там. Каждый день она выходила в город, чтобы просить милостыню. Если кто-то пытался с ней заговорить, она изображала ненормальную и со временем стала известна в городе как сумасшедшая нищенка. Постепенно люди привыкли к ней и оставили в покое, чему немало способствовали ее отталкивающий вид и безумное поведение. Так что Сунь Буэр могла без помех продолжать практиковать внутреннюю алхимию.

Однажды, когда Сунь Буэр, как обычно, сидела на углу и просила милостыню, ее приметили двое мужчин. Это были местные бродяги Чжан Сань и Ли Сы, которые часто приставали к одиноким женщинам с целью позабавиться и даже изнасиловали нескольких отказавшихся составить им компанию по доброй воле. В этот раз их внимание привлекла Сунь Буэр, показавшаяся им достаточно привлекательной, несмотря на свои лохмотья и ужасные шрамы на лице. Друзья решили, что при удобном случае они непременно попробуют с ней поразвлечься. И вот как-то ночью Чжан Сань и Ли Сы возвращались домой из публичного дома. Тут Чжан Саню пришло в голову, что неплохо было бы продолжить этот вечер развлечений в обществе сумасшедшей нищенки. Он поделился этой идеей с Ли Сы.

— Мне кажется, не нужно ее трогать, — ответил тот к немалому изумлению Чжан Саня. — Ты разве не слышал, что, издеваясь над сумасшедшими, можно навлечь на себя гнев Неба?

— Да мне плевать на эти бабушкины сказки! Мне нет дела до божеств — как небесных, так и земных. Так что ты как хочешь, а я собираюсь весело провести время с этой милашкой, — заявил Чжан Сань и свернул в сторону заброшенного дома, где жила Сунь Буэр.

Ли Сы нехотя пошел за ним.

Как только они приблизились к заброшенному дому, на небе, прежде безоблачном и сиявшем россыпью ярких звезд, появились зловещие грозовые тучи. Внезапно яркая вспышка молнии ослепила двух друзей, и прямо над их головами раздался оглушительный удар грома. Не успели они опомниться, как с неба на них посыпались градины размером с куриное яйцо. Осыпаемые жестокими ударами града, друзья со всех ног бросились бежать, не разбирая дороги. Ли Сы закричал, стараясь перекричать шум падающих градин и ветра:

— Ну что я тебе говорил! Это Небо разгневалось на нас!

Чжан Сань мысленно выругался и попытался было ускорить бег, но, споткнувшись о какую-то корягу, не замеченную в высокой траве, со всего размаху полетел в колючий кустарник. Сильно ударившись и поцарапавшись, он с трудом вылез и, пошатываясь, заковылял назад по направлению к городу.

Когда Чжан Сань и Ли Сы вернулись в город, небо, как по волшебству, снова стало чистым и яркая луна вышла из-за гор. Чжан Сань был весь в кровавых ссадинах от ударов града, из многочисленных порезов от колючек текла кровь. Ли Сы, напротив, не получил ни единой царапины, лишь мелкие градины слегка задели его в нескольких местах. Посмотрев на друга и на себя, Чжан Сань вздохнул и сказал:

— Пожалуй, ты меня убедил. Не стоит нам трогать эту нищенку.

— Это был тебе урок, дружище. Думаю, тебе больше не захочется домогаться этой сумасшедшей…

— Не то слово! Да я теперь и близко не подойду ни к ней, ни вообще к этому дому!

На следующий день Ли Сы рассказал о произошедшем своим друзьям, и история мгновенно облетела весь город. После этого жители уже не смели насмехаться над Сунь Буэр, когда та просила подаяние, а дом, где она жила, обходили стороной. Таким образом, никто не беспокоил ее на протяжении всех двенадцати лет, пока она жила в Лояне.

А тем временем в провинции Шаньдун после таинственного исчезновения Сунь Буэр начали ходить слухи. Один говорил:

— Господин Ма просто-напросто глупец. Отдал все свое имущество какому-то Ван Чунъяну, который уже почти все растранжирил, просто раздавая деньги направо и налево. А его красавица жена, глядя на все это, тронулась рассудком, убежала из дому и, наверное, уже утопилась в какой-нибудь реке.

— Да-да, — кивал головой другой, известный всем под именем Цзя Жэнь-ань, — а в какое запустение пришел его дом! Я на днях решил посетить господина Ма. У входной двери слуг не было, я и прошел прямо в комнаты. Все словно вымерло. Раньше, бывало, зайдешь — там общество собирается, а сейчас дом будто заброшен. Тут я увидел слугу и поинтересовался, где хозяин. А он отвечает, что, мол, в саду, медитирует. И действительно, нашел я господина Ма в саду — сидит в каком-то крохотном домике, крытом соломой. Я покашлял — он открыл глаза, узнал меня и вылез из домика. Ну что, спрашиваю, есть новости о жене? А он говорит, что ему это не интересно, что у нее, мол, свой путь, а у него — свой. Тогда я поинтересовался, что случилось с хозяйством, почему все в запустении, и он объяснил, что отпустил младших слуг, раздав им кое-какие деньги, чтобы они могли начать самостоятельную жизнь. Я еще полюбопытствовал, что это за крытые соломой домики. А он говорит, это специальные домики для тех, кто ищет Дао. Тогда уж я махнул на все это рукой и ушел. По дороге встретил еще одного слугу и спросил, что, мол, тут произошло, что поместье превратилось практически в монастырь. Слуга пояснил, что Ма Даньян и Ван Чунъян любят простую и спокойную жизнь, без тревог и повседневной суеты. А еще он сказал мне, что Ван Чунъян — так тот, мол, вообще Бессмертный. Знает будущее, может читать чужие мысли, предсказывает поведение людей и даже может сказать, когда пойдет дождь!

Послушать любопытный рассказ Цзя Жэнь-аня собралась целая толпа. Когда он закончил, один из присутствующих — пожилой мужчина по фамилии Пан — возвысил голос:

— Раз этот Ван Чунъян действительно может видеть будущее, так давайте пойдем к нему и спросим, когда будет дождь! Дождя-то уже давно не было. И я бы, например, хотел знать, убирать ли мне урожай сейчас, пока все окончательно не засохло, или подождать дождей.

— Да, да! — поддержали его в толпе. — Идем в дом Ма!

Толпа пришла к дому семьи Ма и потребовала Ма Даньяна. Тот вышел к ним, и старик Пан объявил, что они желали бы узнать у Ван Чунъяна, когда будет дождь. Ма Даньян сказал, что сейчас пойдет и передаст этот вопрос Учителю.

— Скажи им, — сказал Ван Чунъян, выслушав рассказ Ма Даньяна, — чтобы шли к храму Бога Земли в восточной части города. На его стене они увидят ответ на свой вопрос.

Ма Даньян передал слова Учителя людям.

Те сразу поспешили к месту, указанному Ван Чунъяном. Тщательно осмотрели стены храма и действительно в самом темному углу нашли едва различимую надпись. Кто-то поднес огонь, и Пан прочитал:

— «Семейство Ван обретет жемчужную корону. Дождь пойдет на двадцать третий день месяца. Рот монаха набит грязью». — Он в недоумении обернулся к толпе: — Это просто слова, составленные вместе; в них нет никакого смысла.

— А как насчет второго предложения? — раздался из толпы голос Цзя Жэнь-аня. — Там же ясно сказано, что дождь пойдет на двадцать третий день.

— Да нет, — возразил Пан, — это просто совпадение. К тому же это только одна фраза, а все вместе это совершенно бессмысленно. Боюсь, что этот так называемый Бессмертный Ван Чунъян просто над нами посмеялся…

Но Цзя Жэнь-ань не сдавался. Он обратился к толпе:

— А что нам терять? Сегодня девятнадцатый день, таким образом, все, что нам нужно, это подождать четыре дня до двадцать третьего, и мы поймем, мошенник Ван Чунъян или нет.

Собравшиеся выразили одобрение и разошлись по домам.

Утром двадцать третьего дня все небо было покрыто темными дождевыми облаками. Затем хлынул ливень и продолжался почти до вечера. После этого все признали, что Ван Чунъян действительно Бессмертный и может предсказывать будущее.

Несколько дней спустя один крестьянин из северной части города потерял своего буйвола и пришел к Ван Чунъяну за помощью. Ван Чунъян сказал:

— Иди к самому высокому дереву в южной части города. Залезь на его верхушку, туда, где птицы вьют свои гнезда, и ты найдешь своего буйвола.

— Но, мастер, — возразил крестьянин, — Вы, должно быть, шутите. Как буйвол сможет залезть на верхушку дерева?

— Если ты хочешь найти своего буйвола, лезь на дерево, — просто ответил Ван Чунъян.

Крестьянин ушел. «В конце концов, хуже не будет, если я залезу на дерево. По крайней мере, удостоверюсь, что буйвола там нет», — решил он.

Он нашел самое высокое дерево в южной части города и вскарабкался на верхушку. Вспомнив слова Ван Чунъяна, он поискал глазами птичьи гнезда и увидел одно на соседней ветке. И тут его взгляд упал на заброшенный дом, крыша которого обрушилась в нескольких местах, и через один из образовавшихся проемов крестьянин увидел своего буйвола, привязанного к столбу внутри дома. Не залезь крестьянин на дерево, он никогда не нашел бы буйвола. Как потом выяснилось, местные похитители скота прятали животных в этом доме, а затем под покровом темноты перегоняли в другую деревню для перепродажи.

В тот же день к Ван Чунъяну пришел мальчик тринадцати или четырнадцати лет и спросил:

— Мой брат давно уехал из деревни, и мы не получаем от него вестей. Не могли бы вы сказать, когда он вернется?

— Мальчик, — ответил Ван Чунъян, — иди-ка ты лучше домой и задай этот вопрос своей матери.

Мальчик побрел домой, не понимая, почему Ван Чунъян так с ним обошелся. Однако, войдя в дом, он увидел, что его мать держит какой-то свиток. Заметив сына, она сказала:

— Сынок, иди скорей сюда и прочитай мне, что здесь написано. Это от твоего брата.

Не веря своим ушам, мальчик подбежал к матери, взял письмо и начал читать:

— «Моей матери: приветствую вас, матушка. После смерти отца вы в одиночку вырастили меня и воспитали честным человеком. Неустанно молю богов ниспослать вам здоровье и благополучие. И что касается последнего, то, кажется, Небо меня услышало. Думаю, у меня наконец-то появилась возможность продолжить дело моего отца, поскольку мне удалось заключить несколько крупных сделок. К сожалению, я не смог вернуться, когда обещал, так как был вынужден дожидаться доставки товаров. Но теперь все хорошо, и в середине девятого месяца, вместе с первыми осенними ветрами, я буду дома, чтобы заключить вас в любящие объятия».

Едва закончив читать, мальчик захлопал в ладоши и закричал:

— Невероятно, просто невероятно!

Мать собиралась спросить его, что он видит в этом невероятного, но тут за дверью послышались голоса.

Глава 12

Распахнув двери, мальчик увидел перед собой нескольких мужчин, один из которых спросил его, не знает ли он, где находится дом семьи Ма. Мальчик ответил:

— Вам нужен дом Ма? Должно быть, вы ищете Бессмертного?

— Смышленый мальчуган, — ответил мужчина. — Да, это так, и мы проделали долгий путь, чтобы увидеть его. — О, я знаю дорогу. Это недалеко. Пойдемте, я провожу вас!

Они подошли к дому Ма и, войдя через парадную дверь, увидели Ма Даньяна. Тот приветствовал пришедших и спросил о цели их визита. Узнав, что они ищут Учителя Дао, Ма Даньян проводил их через сад в общий зал, где находился Ван Чунъян. Одного из пришедших звали Тань Чудуань; впоследствии он взял себе даосское имя Тань Чанчжэнь, что означает «Вечное Просветление». Впервые он встретил Ван Чунъяна несколькими годами ранее, когда тот шел из провинции Шэньси в провинцию Шаньдун. Тань Чанчжэнь с детства не отличался хорошим здоровьем и к тому моменту уже был серьезно болен. Ван Чунъян обучил его некоторым даосским практикам по усилению способности тела сопротивляться болезням. С их помощью Тань Чанчжэнь не только полностью излечился от мучившей его болезни, но и поправил здоровье в целом. С тех пор он жаждал найти Ван Чунъяна и продолжить учиться у него, но только теперь, когда слава Бессмертного распространилась далеко за пределы провинции Шаньдун, Тань Чанчжэнь смог узнать, где находится Учитель.

Прослышав, что Ван Чунъян живет в доме Ма, Тань Чанчжэнь немедленно рассказал об этом своему другу Хао Датуну, который тоже давно хотел учиться Дао, но не мог найти Учителя. Позже Хао Датун стал известен под даосским именем Хао Тайгу, что означает «Древний Путь». Вместе друзья отправились в долгий путь из своей деревни в Нинхай, а по дороге к ним присоединились еще несколько человек, прослышавших о Ван Чунъяне и желавших увидеть его.

Когда Тань Чанчжэнь увидел Ван Чунъяна, он низко поклонился и вновь поблагодарил мастера за то, что тот исцелил его несколько лет назад. Затем он сказал:

— Учитель, теперь, когда мое здоровье позволяет, я хотел бы остаться с вами и посвятить всю свою жизнь изучению Дао.

— Мои знания открыты для всех, — ответил Ван Чунъян, обращаясь не только к Тань Чанчжэню, но и ко всем пришедшим. — И вы вольны взять от меня все, что сможете. Я не гоню тех, кто хочет обучаться, но и не держу тех, кто хочет уйти. — И, обратясь к Ма Даньяну, сказал: — Покажи им их домики для медитаций.

Несколько дней спустя в дом Ма пришли еще двое. Одного из вновь прибывших звали Лю Чу-юань, позже он стал известен под даосским именем Лю Чаншэн («Вечная Жизнь»). Он пришел вместе с другом, которого звали Ван Чу-и, позже взявшим даосское имя Ван Юйян, или «Неф- ритовый Ян». Все пришедшие выразили желание остаться в доме Ма, чтобы обучаться у Ван Чунъяна — и Ма Даньян проводил их в сад к их домикам для медитаций.

Время шло, и все больше и больше людей приходило в дом Ма. Видя это, Ван Чунъян поручил Ма Даньяну составить правила внутреннего распорядка и указания относительно практик. Были определены обязанности обучающихся и расписание занятий. Таким образом, за несколько лет дом семьи Ма превратился в центр обучения для ищущих Дао, как и планировал Ван Чунъян.

Как-то раз Ван Чунъян собрал учеников в общем зале и изложил им принципы даосской медитации. Он сказал: — Ци, или изначальное дыхание — это фундамент жизни. Сердце — ключ к нему, а изначальная природа — необходимое условие для того, чтобы заложить этот фундамент. Расстояние между Небом и Землей — восемьдесят четыре тысячи ли. Расстояние между сердцем и почками — восемь целых четыре десятых цуня. Почки связаны с нижним даньтянем — областью, расположенной внутри тела, на два-три цуня ниже пупка. Здесь встречаются все энергетические каналы тела. Пусть ваше дыхание достигает нижнего даньтяня, и тогда все каналы будут открываться при выдохе и закрываться при вдохе. Все тайны Неба и Земли заключены в дыхании. Если дыхание затрагивает область между сердцем и почками, кровь будет здоровой, а ее циркуляция — плавной. Эмоции будут контролируемы, а все болезни пройдут без лекарств.

Старайтесь садиться медитировать в часы Цзы, У, Мао и Ю (с 11 до часу ночи и дня, с 5 до 7 утра и вечера соответственно). Сядьте, скрестив ноги, на подушечку или одеяло. Аккуратно заложите ваши уши кусочками ваты и остановите внутренний диалог. Пусть дыхание будет естественным, вдох и выдох — непринужденными. Опустите ваши глаза и направьте внимание на область, находящуюся на три цуня ниже пупка. Сидите в течение времени, достаточного для сгорания одной ароматной палочки. Когда вы почувствуете, что дыхание стало спокойным, увеличьте время сидения еще на одну палочку. Ваша цель — добиться того, чтобы дыхание стало медленным и неслышным. Завершая медитацию, медленно выпрямите ноги и выньте вату из ушей. Посидите какое-то время в свободной позе, а затем встаньте и медленно пройдитесь по комнате. Некоторое время спустя вы можете съесть немного супа или риса. Не вовлекайтесь сразу в занятия, требующие умственных или физических усилий, иначе тем самым вы перечеркнете все результаты, достигнутые в ходе медитации.

В другой части провинции Шаньдун жил юноша, звавшийся Цю Чуцзи. Его родители умерли, когда он был совсем маленьким, и воспитанием мальчика занимались старшие братья. В деревенской школе Цю Чуцзи выделялся среди одноклассников, демонстрируя большие способности в поэзии, каллиграфии и классических науках. Однако карьера чиновника его не интересовала. И в то время как его сверстники мечтали о славе и богатстве, он предпочитал предаваться размышлениям в каком- нибудь тихом и уединенном месте. Братья не раз пытались пробудить в нем интерес к государственной службе, но Цю Чуцзи лишь посмеивался и отвечал:

— Слава и богатство преходящи. И стремиться к знаниям нужно совсем не для того, чтобы затем с их помощью получить побольше материальных благ.

Тогда, видя, что их юный брат не особо заинтересован в карьере, они начали говорить с ним об ответственности за содержание его будущей семьи. Но Цю Чуцзи ответил:

— Сначала человека ждут великие дела, и только совершив их, можно связывать себя семейными узами. Все мы рождены в этом мире с определенной целью, и эта цель совсем не в том, чтобы бороться за деньги и славу. Слава и успех — это пыль. Люди думают, что материальные блага — это все, но для меня они лишь как рябь на воде или облака в небе. Вы можете обладать ими какое-то время, но придет время умирать — и вы отбросите это как что-то ненужное.

И хотя такие рассуждения казались странными в его окружении, братья понимали, что Цю Чуцзи — неординарная личность. Между собой они решили:

— Ладно, давайте не будем больше на него давить. Возможно, его ждет иной путь, чем нас, простых смертных.

Однажды на местном рынке Цю Чуцзи случайно услышал разговор о Ван Чунъяне, его сверхъестественных способностях и репутации как Учителя Дао. Цю Чуцзи понял, что судьба улыбается ему и, возможно, у него будет шанс учиться у большого мастера. Он решил сразу же отправиться в дом Ма в местности Нинхай и умолять Ван Чунъяна принять его в ученики. Однако, понимая, что братья вряд ли одобрят этот его план, он решил ничего им не говорить и, незаметно уложив лишь несколько самых необходимых в дороге вещей, ночью покинул родную деревню.

Вскоре Цю Чуцзи прибыл в дом Ма. Ма Даньян тепло встретил его и познакомил с Лю Чаншэном и Хао Тайгу. Те радостно приветствовали гостя и сказали:

— Нечасто увидишь, чтобы молодого юношу, да еще такого симпатичного и умного, тянуло к изучению Дао. Мы очень рады видеть тебя здесь!

Затем Ма Даньян повел Цю Чуцзи к Ван Чунъяну. Он объяснил Учителю, что этот молодой человек пришел сюда, проделав долгий путь, чтобы посвятить себя культивации Дао. Но Ван Чунъян, пристально оглядев Цю Чуцзи, покачал головой:

— Нет… У паренька слишком живое и непоседливое сердце и слишком острый ум. Для него же будет лучше, если он вернется домой, в противном случае не избежать многих бед.

— Но Учитель! — Цю Чуцзи в отчаянии рухнул на колени перед Ван Чунъяном. — В этом мире мне больше ничего не нужно, кроме как иметь возможность изучать Дао! Пожалуйста, позвольте мне остаться!

Но Ван Чунъян только махнул рукой, делая знак удалиться. Цю Чуцзи поднялся, молча вышел из общего зала и нехотя побрел к воротам. А Ма Даньян, оставшись наедине с Ван Чунъяном и видя искренность юноши, вступился за него перед Учителем.

— Пойми, — ответил тот своему старшему ученику, — дело не в том, что я жестокосерден и не желаю брать его в ученики. Просто если этот паренек решит вступить на путь обретения бессмертия, его ждет очень много страданий. И я опасаюсь, что, не выдержав трудностей, он с чувством неудовлетворенности и отчаяния покинет Путь и тем самым повредит своей карме куда больше, чем если бы он никогда не слышал о Дао. Поэтому я лучше его прогоню, чем создам для него возможность подвергнуться суровому кармическому воздаянию.

Ма Даньян нашел Цю Чуцзи сидящим в гостиной, несчастным и подавленным. Видя его состояние, Ма Даньян не смог его прогнать и предложил остаться на какое-то время в особняке в качестве помощника по хозяйству. Цю Чуцзи радостно согласился и принялся тщательно выполнять свои новые обязанности. Как-то по случаю Ма Даньян обучил его азам медитации, дав несколько базовых рекомендаций по даосской практике. Однажды Цю Чуцзи обратился к Ма Даньяну с необычной просьбой:

— Господин, вы были очень добры ко мне, и я вам очень за это признателен. Похоже на то, что в этой жизни мне не стать учеником мастера Вана. Может, в таком случае вы могли бы стать моим Учителем?

— Нет, — ответил Ма Даньян, — какой из меня учитель… Когда ищешь Дао, нужно найти просветленного мастера, который сможет обучить тебя всему необходимому. А я знаю лишь несколько базовых практик и не смогу быть твоим наставником на пути к Дао. Мои знания поверхностны, да и опыта практики недостаточно. Но ты не отчаивайся! Когда представится возможность, я снова попрошу Учителя взять тебя в ученики.

Цю Чуцзи горячо поблагодарил Ма Даньяна и остался жить в особняке Ма как полноправный член даосской общины.

Со временем он зарекомендовал себя как трудолюбивый и добросовестный помощник в хозяйстве, с радостью и охотой берущийся выполнять любую работу, вежливый и дружелюбный. Он понравился всем членам общины, и они сошлись во мнении, что появление этого нового помощника добавило изрядно веселья и энергии в жизнь их сообщества.

Как-то Ван Чунъян собрал всех учеников в общем зале. Стоя в две шеренги лицом к Учителю, они внимательно слушали его. Между тем никем не замеченный Цю Чуцзи притаился снаружи здания под окном и тоже стал слушать, что говорит Учитель.

— Я проделал весь этот долгий путь в провинцию Шаньдун, — начал Ван Чунъян, — чтобы нести миру знания о Пути. Моя цель — дать возможность каждому услышать мои наставления, чтобы люди могли вернуться на путь Дао. Я видел умных, я видел глупых, я видел невежественных и высокообразованных. Кто-то называл меня гением, кто-то — сумасшедшим. Вы можете назвать меня бестолковым, невежественным и глупым. Почему я бестолков? Потому что в силу бестолковости мне не свойственны поспешность и нетерпение. Почему я невежествен? Потому что в своем невежестве я не имею понятия о том, как жаждать и вожделеть. Почему я глуп? Потому что из-за своей глупости я не способен придумать, как обставить и перехитрить других. Мои глупость и невежество сделали меня невосприимчивым к прелестям материального мира. Вы можете подумать, что это странно, но единственное, чему я учу вас, — это быть бестолковыми, невежественными и глупыми.

Если вы не познали свое сердце, вы не познали Дао. Поэтому для культивации Дао вы должны начать с культивации сердца. Пусть сердце Дао вытеснит сердце суетных мыслей и желаний. Отпустите ваши мысли и успокойте свой ум. Укрощайте суету в себе до тех пор, пока ничто не будет в состоянии потревожить ваш ум. Укрощать свое сердце непросто. Вы должны быть постоянно начеку: как только вы заметили, ваш ум отвлекся, сразу же снова успокойте его. Практикуйте это и в повседневности, таким образом вы сможете заложить прочный фундамент для глубоких медитаций. Тайна Дао — в пустоте ума. Растворите свои мысли, и изначальное дыхание жизни проявит себя. Сердце принадлежит стихии Огня. В триграмме «Огонь» есть и Инь-, и Ян-компоненты: две сплошные черты (Ян) объемлют одну прерывистую (Инь). Инь и Ян необходимы друг другу, чтобы быть сплавленными и впоследствии образовать Золотую Пилюлю.

Мысли, гнездящиеся в вашей голове, — это демоны, препятствующие вам достичь Дао. Если вы не сможете успокоить свой ум, вам ничего не достичь и Дао будет от вас дальше, чем когда-либо.

Пока Ван Чунъян объяснял ученикам важность успокоения ума, Цю Чуцзи, стоя снаружи, так увлекся тем, что он слышал, что, совсем забыв, где он находится, закричал во весь голос:

— Вот это правильно! Вот это правильно! Это именно то, что мне нужно делать!

Услышав его крик, Ван Чунъян прервал урок и ушел в свою комнату. Ученики же, увидев за окном сконфуженного Цю Чуцзи, начали упрекать его, говоря: «Учитель прервал урок, потому что ты так бесцеремонно вмешался!» Цю Чуцзи молча выслушал всю их брань, думая про себя: «Учитель говорил о культивации и укрощении сердца. А на самом-то деле он имел в виду культивацию Дао, так как Дао — в сердце. Поэтому для достижения Дао я должен в первую очередь усмирить свое сердце».

С этого дня Цю Чуцзи изо всех сил старался следовать предписаниям Ван Чунъяна и практиковать осознанность в повседневной жизни, наблюдая за своими действиями, мыслями и эмоциями.

Глава 13

На следующий день Цю Чуцзи как ни в чем не бывало снова пошел за другими учениками и притаился под окном зала для медитаций.

В этот раз Ван Чунъян говорил о важности избавления от эгоизма:

— Те, кто культивирует Дао, должны сохранять состояние осознанности во всех аспектах своей повседневной жизни. И если в их действиях присутствует эгоизм, это значит, что сердечная природа еще не очищена, а значит, все еще существуют преграды на пути к Дао. Если есть эгоизм, это значит, что Прежнее Небо потеряно. А когда потеряно Прежнее Небо, исчезает изначальное дыхание жизни. Эгоизм — это враждебное пламя. Когда оно пылает в вас, изначальное дыхание меркнет. Как вы сможете разжечь истинный огонь и приготовить снадобье, если в вас бушует враждебное пламя? Как проявится истинный дух, если чувство собственной значимости затмевает в вас изначальное дыхание жизни? Теперь, когда вы услышали это, почему бы вам не попытаться растворить свой эгоизм? Почему бы не попытаться укротить свои суетные мысли? Ваш ум должен стать свободным от привязанностей, ведь только в их отсутствии может быть культивирована безмятежность. А в безмятежности можно взращивать Янский дух и очищать тело. Именно через безмятежность даосские Бессмертные и бодисаттвы достигли просветления.

И снова, не в силах сдержать свои эмоции, Цю Чуцзи начал что-то громко и восторженно кричать, и это вновь заставило Ван Чунъяна прервать урок. В этот раз он потребовал привести виновника к нему. Узнав Цю Чуцзи, Ван Чунъян повернулся к Ма Даньяну и строго сказал:

— Я же попросил тебя удостовериться, что он отправился домой. Почему он все еще здесь?

Но прежде чем Ма Даньян успел ответить, Лю Чаншэн, Хао Тайгу, Ван Юйян и Тань Чанчжэнь вступились за Цю Чуцзи:

— Учитель, этот юноша искренен в своем стремлении к Дао. Пожалуйста, позвольте ему остаться!

Ван Чунъян внимательно посмотрел на них.

— Я прогнал его, — сказал он, — так как боюсь, что он не справится с трудностями и невзгодами, предстоящими ему на его пути к просветлению. Я не хочу, чтобы, когда наступят тяжелые времена, он в отчаянии оставил путь Дао. Это сильно навредит его карме.

Но Лю Чаншэн и другие продолжали просить за Цю Чуцзи. В конце концов Ван Чунъян сказал:

— Хорошо, я возьму его в ученики. — И, обратясь к Ма Даньяну и другим, добавил: — Раз вы так за него просите, я поручаю его вам. Смотрите, чтобы не было неприятностей.

И после короткой церемонии посвящения Цю Чуцзы, названный теперь даосским именем Цю Чанчунь, означающим «Вечная Весна», официально вступил в братство учеников Ван Чунъяна.

Прошло несколько месяцев…

— Собери всех учеников рядом с залом для медитаций и сооруди помост, — как-то сказал Ван Чунъян Ма Даньяну, — я хочу сказать вам всем нечто важное.

Когда ученики собрались и выстроились в соответствии со своим рангом, Ван Чунъян занял свое место на помосте и начал речь:

— Сегодня я расскажу вам о значении безмятежности. Если вы поймете это, вы не только поймете Дао, но и сможете без проблем управляться со своей семьей или руководить целым государством. В слове «безмятежность» скрыт чрезвычайно глубокий смысл. Многие говорят о нем, но лишь единицы его действительно понимают. Чтобы добраться до его потаенной сути, нужно осознать пустоту этого мира, ведь достичь безмятежности возможно лишь избавившись от привязанностей к тому, что ее нарушает. Когда вы находитесь в состоянии безмятежности, будьте начеку и старайтесь сразу же отпускать любые посторонние мысли, которые отравляют вашу безмятежность. Таким образом вы сможете избавиться от любой лишней мысли прежде, чем она успеет завладеть вашим разумом. Что значит поддерживать безмятежность? Истинная безмятежность — это когда гора рушится у ваших ног, а вы остаетесь непоколебимы. Когда красивая женщина или привлекательный мужчина стоит перед вами, а вы остаетесь бесстрастны. В безмятежности родитель может терпеливо наставлять шаловливого ребенка. В безмятежности старший брат может учить младшего. В безмятежности муж и жена могут достичь гармонии в семейной жизни, а друзья — по-настоящему открыть свои сердца друг другу. Поэтому безмятежность — это ядро любой деятельности, и в любой деятельности коренится безмятежность.

Буддисты говорят: «Очисти свое сознание и познай изначальную природу». Лишь в безмятежности возможно очистить сознание и увидеть изначальную природу.

Конфуцианцы говорят: «Познай рассудком глубину своей природы». Лишь в безмятежности рассудок сможет достичь сокровенных глубин вашей природы.

Даосы говорят: «Культивируйте изначальную природу и укрощайте свое сердце». Лишь в безмятежности можно укрощать сердце и культивировать изначальную природу.

Поэтому культивация безмятежности — это основа Трех Учений (конфуцианства, буддизма и даосизма). И как весеннему оживлению предшествует безмятежность зимы, так и по-настоящему естественные действия могут родиться лишь из безмятежности.

Закончив речь, Ван Чунъян внимательно посмотрел на толпу стоявших перед ним учеников. Он уже знал, что лишь шестеро из них смогут достичь Дао: Цю Чанчунь, Лю Чаншэн, Ван Юйян, Тань Чанчжэнь, Ма Даньян и Хао Тайгу. Остальным ученикам предстоит рано или поздно покинуть Путь. Одни потеряют свой энтузиазм, другим не хватит самодисциплины, но для большинства привязанности материального мира окажутся сильнее их стремления к культивации Дао. Эту лекцию о безмятежности Ван Чунъян прочитал им всем, чтобы даже те, кто покинет Путь, смогли бы получить хоть какую-то пользу от его наставлений и стремиться к праведной жизни.

И в который раз, едва Учитель закончил свою речь, Цю Чанчунь, не в силах сдержаться, начал громко высказывать кому-то из учеников свои соображения по поводу услышанного от Учителя. Заметив это, Ван Чунъян посмотрел в сторону Цю Чанчуня и сказал с металлом в голосе:

— Ты только что выслушал мои наставления о Дао, но ничуть не удосужился изменить свои дурные привычки. Ты получил наставления о принципах культивации сердечной природы, но ни капельки их не усвоил. Ты считаешь себя умным, однако демонстрируешь полное невежество во всем, чему я учил тебя. Ты делаешь выводы, не утруждая себя тем, чтобы прежде немного подумать. Ты восхищаешься идеями, но не пытаешься применить их на практике. Ты постоянно нарушаешь правила внутреннего распорядка. Мне это надоело! — Ван Чунъян сделал паузу и, оглядев всех учеников, продолжил: — Завтра я ухожу. Пойду на юг навестить своих друзей. Лю Чаншэн, Ван Юйян, Тань Чанчжэнь и Хао Тайгу пойдут со мной. Ма Даньян останется здесь следить за порядком, пока я буду отсутствовать. Остальные могут остаться или уйти. Через год я вернусь.

Тем же вечером большинство учеников уложили свои пожитки, чтобы отправиться по домам. Многие из них соскучились по дому, и им не терпелось увидеть своих родителей, жен и детей. К заходу солнца дом почти опустел. А Ма Даньян тем временем готовил вещи в дорогу для Учителя и четверых учеников, сопровождавших его: даосские одежды и немного еды. И уже в темноте Ван Чунъян с учениками, одетые странствующими монахами, покинули дом семьи Ма. Ма Даньян пошел их проводить и сердечно простился с ними на окраине города. Возвращаясь домой, он увидел Цю Чанчуня.

— А ты куда собрался? — спросил Ма Даньян.

— Иду за Учителем, — как ни в чем не бывало отвечал Цю Чанчунь.

— Да что же это такое! — воскликнул Ма Даньян. — Разве ты не понял, что Учитель решил уйти, потому что не мог больше выносить твое несносное поведение? Я не думаю, что он будет счастлив, если ты пойдешь за ним.

— Нет, — ответил Цю Чанчунь с улыбкой, — Учитель совсем не зол на меня, я-то знаю. Он бранился, потому что хотел, чтобы я лучше учился. И если я не пойду за ним, это будет просто неблагодарностью.

— Но ты не можешь идти вот так, — сказал со вздохом Ма Даньян, видя, что спорить бесполезно, — тебе нужна даосская одежда. Вы должны быть одеты одинаково, иначе могут быть неприятности… Ладно, пойдем назад в дом, я найду тебе что-нибудь подходящее.

Цю Чанчунь тепло поблагодарил Ма Даньяна, и братья по Дао вместе пошли обратно. Вскоре, облаченный в одежды странствующего даосского монаха, Цю Чанчунь уже спешил по дороге, ведущей на юг, и довольно скоро увидел вдалеке Ван Чунъяна и остальных.

Глава 14

Уже вечерело, когда Цю Чанчунь нагнал Ван Чунъяна и остальных учеников — они шли весь день, не останавливаясь даже чтобы перекусить, и теперь приближались к какой-то деревне. Цю Чанчунь подумал, что было бы неплохо раздобыть какой-нибудь еды для Учителя. Он не знал, как именно просят милостыню, но решил попробовать. Он неуверенно постучал в дверь первого попавшегося дома. Залаяли собаки, и дверь открыл какой-то крестьянин. Увидев монашеские одежды Цю Чанчуня, он без лишних слов понял, в чем дело, и исчез в глубине дома. А вскоре вернулся с миской риса. Постучавшись еще в несколько домов, Цю Чанчунь вскоре насобирал достаточно еды. Он поспешил следом за своими товарищами и нашел их сидящими под раскидистым деревом у дороги. В этот момент Ван Чунъян говорил Лю Чаншэну и Хао Тайгу:

— Уже вечер, и весь день мы были в пути. Надо бы купить какой-нибудь еды… У вас есть деньги?

— Учитель, — смущенно ответил Лю Чаншэн, — мы собирались в такой спешке, что, честно говоря, забыли запастись деньгами для путешествия.

— Ну что ж, раз нет денег, — улыбнулся Ван Чунъян, — то придется просить милостыню. Идите, а я подожду вас здесь.

Когда Ван Чунъян остался один, Цю Чанчунь осмелился подойти к нему и предложил риса и овощей, которые по доброте сердечной подали ему в деревне. Ван Чунъян гневно взглянул на Цю Чанчуня и сказал:

— Как ты мне надоел! Убирайся прочь со своей едой!

Но Цю Чанчунь с умоляющим видом продолжал протягивать миску с едой Учителю. Тогда Ван Чунъян со вздохом поднялся и отошел в сторону.

Вскоре вернулись четверо учеников. Каждый умудрился добыть немного риса и кукурузы. Лю Чаншэн отдал свою порцию Ван Чунъяну. Тот съел несколько пригоршней и вернул миску ученику. Когда ученики съели свой скудный ужин, все двинулись дальше. Поздно ночью они пришли в заброшенную пагоду. Ученики расчистили место в углу и положили там подстилку Учителя. Ван Чунъян сел на нее и всю ночь медитировал, пока остальные спали. На следующий день все поднялись рано и продолжили свой путь.

Все это время Цю Чанчунь шел за ними в некотором отдалении. Неподалеку от другой деревни его окликнул крестьянин, трудившийся на рисовом поле:

— Эй, молодой мастер! Оставайся на ночлег в моем доме. Для меня и моей семьи будет большая честь поужинать с даосским монахом.

— Спасибо, добрый человек! — ответил Цю Чанчунь. — Но мой Учитель и старшие братья несколько обогнали меня, и я знаю, что они еще не ужинали. Как я могу есть, в то время как они голодны?

— О, ну это не беда! Поужинай с нами, а моя жена даст тебе с собой еды для твоего Учителя и братьев.

По достоинству оценив предложение доброго крестьянина, Цю Чанчунь сытно поел в его доме и, прощаясь, захватил с собой пять порций риса с овощами для Ван Чунъяна и остальных.

Вскоре Цю Чанчунь снова нагнал всю компанию. Ван Чунъян только что велел ученикам идти просить еды в близлежащих домах. Подойдя к нему, Цю Чанчунь уважительно предложил Учителю отведать риса и овощей, приготовленных щедрым крестьянином. Ван Чунъян мельком взглянул на свертки с едой и сказал:

— Все это ты взял в одном доме. Я не стану есть этого. Разве ты не знаешь, как следует просить милостыню? Еда должна быть из нескольких домов, а не из одного. — И Ван Чунъян снова отвернулся и отошел прочь.

Цю Чанчунь не знал, что ему делать. Учитель не желал есть то, что он добывал для него. Но возвратить еду назад значило обидеть семью доброго крестьянина. Да и возвращаться было далеко, а Цю Чанчунь не был уверен в том, что затем сможет снова нагнать остальных. Так он и стоял, дрожащий и потерянный, когда увидел, что возвращаются его старшие братья. В этот раз удача к ним была не особенно благосклонна, и поэтому, увидев Цю Чанчуня с большими свертками еды, они немало обрадовались. Миски быстро опустели, и под покровом ночи вся компания опять двинулась в путь.

Цю Чанчунь шел и думал: «Мой Учитель из провинции Шэньси. Конечно, он не в восторге от риса! Завтра попытаюсь достать для него хлеба и лапши». На следующий день, когда они проходили через небольшой город, Цю Чанчунь умудрился достать немного хлеба. Он попытался предложить его Учителю, но Ван Чунъян сказал:

— Я же сказал, что не буду есть то, что ты приносишь! Убирайся прочь!

Почему же Ван Чунъян вел себя так жестко по отношению к Цю Чанчуню и игнорировал его рвение? У него были на то свои причины. Цю Чанчунь был самым младшим из учеников. В отличие от Ма Даньяна, Лю Чаншэна и других, он не видел жизни, и его сердце еще не закалилось в трудностях и невзгодах. Вот почему, проверяя Цю Чанчуня, Ван Чунъян снова и снова подвергал его испытаниям, желая убедиться, что он обладает достаточной силой характера для достижения Дао. И действительно, Цю Чанчунь был неординарной личностью. Совсем юный, он тем не менее обладал хорошими задатками и не отчаивался перед испытаниями, которым подвергал его Учитель. Он не только не злился и не обижался, а, напротив, сносил все тяготы с возрастающим уважением к Учителю и своим старшим братьям.

Прошло два месяца, наступила зима. Погода стояла холодная. Начались снегопады. Как-то вечером ученики собрались в главном зале какого-то заброшенного храма и развели небольшой костерок из припасенного хвороста. Замерзшие, они жались к огню, пытаясь разогреть на слабом пламени свои миски с едой. Увидев это, Ван Чунъян взял все оставшиеся запасы хвороста и швырнул всю охапку прямо в огонь. Густой дым от полусырых дров заполнил комнату. Кашляя, ученики бросились вон из помещения. А Ван Чунъян тут же закрыл двери изнутри и навесил засов. Ученики оказались выставленными на мороз. Они пытались было открыть двери, но те не поддавались. Боясь потревожить медитацию Учителя, они отступили и, стуча зубами от холода, уселись во дворе вплотную друг к другу, чтобы сохранить хоть какое-то тепло. Вдруг Лю Чаншэн вспомнил, что Ван Чунъян когда-то учил их специальному приему циркуляции внутренней энергии, позволяющему согреться, и предложил попробовать его, раз все равно ничего другого не остается.

Проведя в медитации некоторое время, ученики действительно почувствовали, что перестали мерзнуть. И так, согревая себя с помощью циркуляции внутренней энергии, они просидели во дворе храма до рассвета.

Когда взошло солнце, Ван Чунъян отпер двери главного зала. Ученики поднялись со своих мест и вошли внутрь. Ван Чунъян выглядел мрачным.

— Вы не способны выдержать жар и дым, — сказал он, — вы боитесь холода. Вы пытаетесь идти легким путем, согреваясь горячей едой и сидя у костра, не понимая, что истинный огонь — внутри вас. Вы распустили себя, размякли и разленились. Если вы не можете выдержать трудности, если вы не желаете практиковать то, чему я учу вас, как вы надеетесь достичь Дао? — И, повернувшись к Ван Юйяну, Ван Чунъян скомандовал: — Принеси розги! За ваше поведение этой ночью каждый получит по двадцать ударов.

Ученики смиренно потупили головы в ожидании наказания. И тут Цю Чанчунь выступил вперед, упал на колени перед Учителем и взмолился:

— Учитель, это я придумал разжечь костер и подогреть пищу. Это я виноват! Пожалуйста, накажите меня одного.

— Ты желаешь получить наказание за всех? — произнес Ван Чунъян, пристально взглянув на Цю Чанчуня. — Хорошо! В таком случае ты получишь сотню ударов: по двадцать за каждого из них четверых и двадцать за себя.

Услышав это, Лю Чаншэн, Хао Тайгу, Ван Юйян и Тань Чанчжэнь бросились на колени перед Учителем, моля пощадить Цю Чанчуня. Они просили наказать их всех, но не бить его. Взглянув на все это, Ван Чунъян вздохнул и сказал:

— Я смотрю, у вас тут прямо братская любовь… Что ж, на этот раз я вас пожалею. Но в будущем не повторяйте своих ошибок! — И, обратившись к Лю Чаншэну, он добавил: — У меня пропало настроение идти дальше. Так что возвращаемся в Шаньдун.

Ученики быстро собрали свои пожитки, поблагодарили хранителей разрушенного храма и все вместе двинулись назад, в Нинхай. Цю Чанчунь поспешил вперед, чтобы предупредить Ма Даньяна о возвращении Учителя.

Глава 15

Когда стало известно, что Ван Чунъян вернулся в дом Ма, ушедшие по домам ученики стали потихоньку возвращаться. Прошло всего несколько дней — и дом вновь наполнился жизнью. Но хотя на первый взгляд все обрели былой энтузиазм, Ван Чунъян понимал, что почти все здесь либо недостаточно искренни, чтобы достичь Дао, либо не обладают необходимой самодисциплиной. Он думал: «Эти люди здесь потому, что в данный момент это кажется им интересным, или потому, что они боятся смерти, или они просто следуют за толпой. Ни у кого из них нет достаточно выдержки и искренности, чтобы культивировать Дао. Если такие люди останутся здесь дальше, то они отвратят от Дао тех, кто действительно искренен в своем стремлении. Надо сделать так, чтобы они ушли…» И через несколько мгновений сказал себе: «Ага! Кажется, я знаю, как это сделать…» И тотчас он принялся жутко и громко кашлять, и при этом было слышно, как внутри у него что-то ужасно клокочет. Несколько учеников вбежало в его комнату.

— Похоже, я был несколько беспечен в дороге, — с трудом проговорил Ван Чунъян сквозь кашель, — и, должно быть, подхватил какую-то странную болезнь.

Распахнув одежды, он показал выступившие по всему телу ужасную сыпь и волдыри. Ма Даньян, Лю Чаншэн и Цю Чанчунь немедленно бросились искать доктора. Доктор пришел, осмотрел Ван Чунъяна и прописал ему какие-то снадобья. Ван Чунъян их принял, но его волдыри только увеличились. Они начали лопаться, выделяя гной, издававший такое зловоние, что рядом невозможно было находиться.

Ученики начали шептаться между собой:

— Вроде мы пришли учиться у Бессмертного, а похоже, что этот «Бессмертный» даже себе помочь не может. Чему же он сможет научить нас? Хватит с нас, пора отправляться домой либо искать другого Учителя. Здесь мы только тратим время!

И так, один за другим, ученики начали покидать дом Ма. И пару дней спустя там остались только Ма Даньян, Цю Чанчунь, Лю Чаншэн, Ван Юйян, Тань Чанчжэнь и Хао Тайгу. Ван Чунъян собрал их в своей комнате и сказал:

— Завтра в одиннадцать часов утра я умру. С момента моего прибытия в доме Ма Даньяна я тратил его деньги, помогая бедным и организуя нашу общину. Сейчас почти все средства закончились. Даже на мои похороны нет денег. А имущество продавать вы не должны. Так что, когда я умру, не устраивайте никаких погребальных церемоний. Не оплакивайте меня, и не надо, чтобы монахи молились за меня. Просто достаньте гроб и положите туда мое тело. Цю Чанчунь, Тань Чанчжэнь, Хао Тайгу и Ван Юйян, вы понесете гроб. А Лю Чаншэн поведет вас в горы Чжуннань в провинции Шэньси. Похороните меня в том месте, где оборвутся несущие ремни и гроб упадет на землю. Сделаете так, как я сказал, иначе мне не обрести покоя после смерти.

На следующее утро Ван Чунъян собрал шестерых учеников в общем зале и сказал им:

— Гармоничное сочетание культивации тела (Мин) и сердечной природы (Син) — вот сущность моего Учения. Если вы культивируете только тело, вы не будете истинно добродетельными. Если же вы культивируете только сердечную природу, вы не очистите свое тело. Также необходимо сбалансировать внешнюю и внутреннюю составляющие практики. Внешне вы должны быть внимательны ко всем своим проявлениям: к тому, что вы говорите, что вы думаете, что вы делаете и как вы чувствуете. Осознавайте свои намерения. Ваш ум должен быть опустошен от желаний. Внутренне вы должны постараться выйти на изначальный уровень восприятия мира и его проявлений без заключения их в конкретную форму. Техники внутренней алхимии не могут быть поняты через привязку к форме. И если вы хоть в малейшей степени сохраните привязанность к форме, Огонь в вас не будет истинно Янским, а ваше тело не будет полностью чистым.

Препятствия в практике — это лень, нетерпение и желание результата. Как следствие, люди либо застревают в своем развитии, либо пытаются практиковать техники, к которым они еще не готовы, либо слишком беспокоятся о своем продвижении. Таким образом они не только не смогут достичь Дао, но и рискуют повредить своему телу.

Затем Ван Чунъян достал книгу и передал ее Ма Даньяну со словами:

— Эта книга содержит мои наставления. Она откроет вам способы культивации Дао. Вы шестеро должны часто в нее заглядывать, и, если столкнетесь с трудностями, книга подскажет, что делать. Теория, лежащая в основе изложенных техник, проста, и вся сложность заключается в практических аспектах.

О вашей подруге Сунь Буэр не беспокойтесь. Она уже на полпути к бессмертию. И мне больше не стоит за нее беспокоиться. А вот вам еще предстоит преодолеть немало трудностей в практике. Лю Чаншэн, ты не опустошил свой ум от форм и сексуальных желаний. Хао Тайгу, тебе придется исходить и восток, и запад, но ты не достигнешь Дао, пока не взберешься на скалистые горы. Тань Чанчжэнь, твоя встреча с человеком по фамилии Гу покажет, что ты еще полон предрассудков. Ван Юйян, ты не сможешь полностью проявить свои способности, пока не встретишь человека по фамилии Яо. Цю Чанчунь, невзгоды, преследующие тебя, завершатся лишь после того, как ты придешь к реке, текущей через множество порогов.

И, сказав все это, Ван Чунъян перестал дышать.

Ученики последовали указаниям Ван Чунъяна, положили его тело в гроб и обвязали его ремнями. На следующее утро Цю Чанчунь, Тань Чанчжэнь, Хао Тайгу и Ван Юйян подняли гроб и, ведомые Лю Чаншэном, начали долгий путь в провинцию Шэньси.

На протяжении всего пути ученики встречали много людей, желавших отдать последнюю дань умершему. Некоторые прежде были его учениками — теми самыми, что покинули его, заметив признаки болезни. Другие слышали о его славе, и им было просто любопытно. И как при жизни Ван Чунъян терпеть не мог неискреннего интереса, так каким-то чудом это его отношение сохранялось и после смерти: когда толпы любопытствующих зевак окружали гроб, оттуда начинало исходить невыносимое зловоние, мгновенно разгонявшее всех любопытных.

Но встречались также и доброжелатели, и каждый день, как ученики с гробом продвигались на запад, всегда находился кто-нибудь, обеспечивавший их пропитанием. Даже на пустынных дорогах, вдали от селений, к ним всегда подходил кто-то и предлагал рис и овощи. Более того, каждую ночь им попадался заброшенный дом, какая-нибудь пагода или другое укрытие, чтобы расположиться на ночлег.

Так прошло около двух месяцев, и вот однажды ночью Цю Чанчунь вдруг подумал, что происходит нечто странное. «Ну да, — думал он про себя, — в Шаньдуне у Учителя было много почитателей, и неудивительно, что нам попадалось столько доброжелателей, готовых каждый день делиться с нами едой. Но тут-то? Здесь Учителя вообще никто не знал… А мы каждый день встречаем людей, желающих помочь нам. Все это очень странно».

На следующий день около полудня к ученикам подошел какой-то человек с двумя корзинами еды. Лю Чаншэн поблагодарил его, и все ученики расселись и принялись за еду. А Цю Чанчунь тем временем потихоньку отвел человека в сторону и поинтересовался:

— Добрый человек, а откуда вы узнали, что мы будем проходить здесь? Почему вы принесли сюда еду?

— Как откуда? — удивленно переспросил тот. — Ко мне же сегодня утром приходил даосский монах. Он еще был в желтых одеждах. Постучал в дверь, велел мне взять достаточно еды, чтобы накормить пятерых даосских монахов, что будут нести гроб. И еще сказал, что ровно в полдень вы будете на этом месте, как раз в тридцати ли от моего дома. И если, говорит, я все сделаю, как он сказал, это доброе дело зачтется мне на Небесах.

На рассвете следующего дня, когда ученики уже собирались выдвигаться дальше, Цю Чанчунь подошел к Лю Чаншэну и сказал:

— Знаешь, брат, у меня что-то неладно с животом. Можешь вместо меня понести гроб? А я поспешу в соседний город, достану какое-нибудь лекарство.

Добродушный Лю Чаншэн, ничего не подозревая, согласился. И пока остальные ученики не спеша несли гроб, Цю Чанчунь побежал вперед, в ближайший городок. Подходя к рыночной площади, он заметил даосского монаха, одетого в желтые одежды. Цю Чанчунь незаметно последовал за ним и, к своему удивлению, узнал голос и походку своего Учителя. Не в силах сдержаться, он подбежал к монаху и торжественно провозгласил:

— Учитель, ваш ученик ожидает указаний!

Ван Чунъян обернулся и спокойно сказал:

— Ну и дурак же ты, Чанчунь! И не понимаешь всей важности сохранения тайн Неба. Теперь ты все разрушил. Да и себе породил новые невзгоды на пути к Дао.

Цю Чанчунь осознал свою неосмотрительность, но было уже поздно. С этого момента никто уже не встречался ученикам, чтобы предложить им еды, и заброшенные строения для ночлега находить стало очень непросто. Они были вынуждены потратить то небольшое количество денег, которое Ма Даньян дал им в дорогу. Прошло еще полмесяца, и ученики с гробом прибыли в город Чан-ань. К этому моменту они истратили почти все имевшиеся у них деньги. Но, к счастью, цель их путешествия, горы Чжуннань, была уже недалеко.

И вот однажды, когда они проходили через живописные холмы, густо поросшие лесом, ремни, на которых несли гроб, лопнули. Пока ученики аккуратно устанавливали гроб на земле, к ним подошел какой-то старик и сказал:

— Это вы пришли сюда с гробом из провинции Шаньдун?

— Ну мы, — ответил Цю Чанчунь.

— Этой ночью я видел сон, — сказал старик. — Мне приснился мой старый друг Ван Тесинь. Он сказал, что умер и что сегодня его ученики принесут сюда его тело. Попросил меня выделить клочок земли ему на могилку. Мы с Ван Тесинем были хорошими друзьями, вместе учились в деревенской школе, а потом сдавали императорские экзамены. Я сказал ему, что, конечно, уважу его последнюю просьбу, и спросил, когда придут ученики. Он ответил, что в полдень. Сон был настолько реальным, что, проснувшись, я сразу поспешил сюда и вот жду вас.

Цю Чанчунь в свою очередь рассказал старику о желании Ван Чунъяна быть похороненным в том месте, где разорвутся несущие ремни гроба. Старик ответил:

— Все верно. Гроб вашего Учителя стоит сейчас на моей земле. Давайте выполним его последнее желание и похороним его здесь.

Он сделал знак стоявшим невдалеке слугам и приказал им вырыть могилу. Ученики провели церемонию прощания, и гроб с телом Ван Чунъяна был медленно спущен вниз. Затем возвели могильный холмик, и ученики уже собирались идти, но старик остановил их:

— Прошу вас посетить мой дом и поужинать.

Ученики согласились. После ужина Цю Чанчунь и Лю Чаншэн спросили у старика, как пройти в родную деревню Ван Чунъяна, так как решили, что было бы правильно рассказать родственникам Учителя о его уходе.

Глава 16

И вот Цю Чанчунь и другие ученики пришли в селение Давэй. Вместо процветающего поселения их глазам предстали полуразрушенные лачуги и заброшенные фермы. Плодородные некогда поля заросли сорняками. Ученики направились к центру селения в поисках кого-нибудь из местных, кто мог бы указать им дорогу к дому Учителя. Вскоре они пришли на рыночную площадь, когда-то шумную и оживленную, а теперь опустевшую: лавки были заколочены и даже росшие тут и там деревья зачахли. На углу площади ученики заметили трех стариков, сидящих на ступенях небольшой паго- ды. Цю Чанчунь подбежал к ним, вежливо поклонился и спросил:

— Уважаемые, не могли бы вы указать нам дорогу к дому господина Ван Тесиня?

— А кто вы такие и почему интересуетесь Ван Тесинем? — произнес один из старцев.

— Мы ученики почтенного Ван Чунъяна, известного ранее в этих краях как Ван Тесинь, — отвечал Цю Чанчунь. — Не так давно в Шаньдуне наш Учитель оставил этот мир, взойдя в царство Бессмертных. Согласно его воле мы принесли сюда гроб с телом и похоронили его в горах Чжуннань. А сейчас мы ищем его семью и родственников, чтобы сообщить об этом.

Старик вздохнул и сказал:

— Ваш Учитель был моим двоюродным братом… Многое переменилось с тех пор, как, давным-давно, он оставил нашу деревню. Его жена умерла от горя вскоре после его таинственного исчезновения. Его сын переехал в деревню своего тестя и приезжает сюда лишь изредка. Так что в его поместье сейчас и не живет никто.

Второй старик добавил:

— Как господин Ван покинул деревню, все пришло в упадок. Он-то был человек ответственный, помогал бедным, следил за тем, как выполняются общественные работы, и даже исполнял обязанности судьи, когда было много тяжб. А когда он ушел, никто и не подумал заниматься всеми этими вещами ради общественной пользы. Люди интересовались лишь собственными заботами. Они и снег-то убирали только около своих ворот. В результате дамбы никто не чинил, оросительные каналы не обслуживались, земля утратила плодородие — и люди стали разъезжаться. Тогда многие стали обвинять во всем господина Вана: мол, он ушел, стал Бессмертным и, уходя, забрал с собой душу деревни.

— Хм, а как вы узнали, что он стал Бессмертным? — спросил стариков Цю Чанчунь.

Старик, который был двоюродным братом Ван Чунъяна, ответил:

— Видите этот храм? Он возведен в честь мастера Вана. В этой местности люди очень почитали вашего Учителя за его благие дела. Зайдите внутрь и почитайте памятные таблички.

Цю Чанчунь махнул рукой остальным ученикам, и они все вместе вошли в храм. Там возвышалась статуя, изображавшая их Учителя, а перед ней лежали подношения: еда и благовония. И хотя вся остальная деревня выглядела заброшенной, было видно, что за храмом заботливо ухаживают. Цю Чанчунь начал вслух читать памятные таблички по обе стороны статуи:

— «Бессмертный даос спас от огня город Ханьян с помощью чаши вина». «Вечная благодарность в сердцах жителей деревни Давэй, спасенной от чумы с помощью магических амулетов».

Лю Чаншэн обратился к старикам с просьбой пояснить, о чем говорят эти надписи. Один из них ответил:

— Много лет назад через эти земли шла чума. Мы были в ужасе, опасаясь, что она выкосит всю нашу деревню. Но тут неизвестно откуда появился даосский монах в желтых одеждах. Он прикреплял на двери деревенских домов какие-то амулеты, и в этих домах люди сразу выздоравливали, а те, кто не был болен, так и не заболели за все время, пока свирепствовала чума. Также мы слышали, что во время большого пожара в городе Ханьян появился даосский монах в желтом одеянии. Он глотнул вина из бутылки и прыснул им на пламя. Бушующий огонь в ту же минуту угас, и город был спасен. Когда люди подошли, чтобы поблагодарить, и спросили его имя, он отвечал, что его имя состоит из трех горизонтальных черт и одной вертикальной. Как вы знаете, это иероглиф «ван» (王). Более того, когда в нашей деревне случается так, что умирает добродетельный человек, он обязательно говорит, что видит мастера Вана, который приходит, чтобы проводить его на Небеса. Вот почему мы думаем, что господин Ван стал Бессмертным, и вот почему мы возвели этот храм в его честь.

Лю Чаншэн вздохнул и сказал:

— Да… Способности нашего Учителя были выше нашего понимания…

Старик, бывший двоюродным братом Ван Чунъяна, сказал всем ученикам:

— Спасибо вам, дорогие, что проделали этот долгий путь из провинции Шаньдун, неся тело вашего Учителя для захоронения на родной земле, и за то, что пришли рассказать нам обо всем. Нам нечего вам предложить, разве что есть немного лапши, риса и овощей. Не откажите поужинать с нами, прежде чем отправиться в обратный путь.

Ученики поблагодарили стариков за предложение и остались на ужин в доме одного из них. Уже на следующее утро весть о пришедших учениках Бессмертного Вана облетела все селение. Один за другим жители стали приносить еду к дому старика, у которого остановились ученики. Но те, видя, что своим появлением привлекают ненужное внимание, решили, что пора оставить гостеприимный дом. Лю Чаншэн посоветовался с другими учениками, и они сообща решили передать остаток денег, выданных им Ма Даньяном, старикам — для поддержания в порядке и благоустройства храма Ван Чунъяна. Когда все было устроено, они попрощались с гостеприимным стариком и покинули деревню.

Пройдя около тридцати ли, они остановились отдохнуть под раскидистым деревом на развилке дорог. Тань Чанчжэнь сказал:

— Мы исполнили последнюю волю Учителя. Теперь мы могли бы вернуться в Шаньдун, но я не знаю, есть ли в этом смысл. Мы лишь станем обузой для нашего брата, живя в его доме и за его счет. Говорят, что все собранное со временем рассеивается вновь. В Дао не должно быть привязанностей. Если мы останемся вместе как группа странствующих монахов, то будем вызывать нездоровый интерес и нас не оставят в покое. Я предлагаю расстаться и чтобы с этого места мы пошли разными дорогами. У каждого свой Путь.

— Ты прав, брат, — согласился Хао Тайгу. — Пусть каждый идет своим путем. Встретимся снова в царстве Бессмертных.

На том и порешили. Лю Чаншэн пошел на юго-восток, Ван Юйян — на юго-запад, Тань Чанчжэнь — на юг, а Хао Тайгу — на восток. Видя, что все возможные направления развилки уже выбраны его братьями, Цю Чанчунь решил никуда не идти, а продолжить свою практику здесь же, в провинции Шэньси.

Двигаясь на восток, Хао Тайгу пришел к мосту с семью арками. Мост опирался на скалистый обрыв, тут и там испещренный небольшими и неглубокими пещерами. Река, протекавшая под мостом, была спокойна и чиста.

«Отличное место для медитации!» — подумал Хао Тайгу, забрался в одну из пещер и сел в позу лотоса. Вначале его никто не замечал, и он мог практиковать без помех. Но затем оказалось, что в этих пещерах время от времени останавливаются на ночлег беженцы из голодающих северных провинций, которые были не прочь поболтать с мудрецом, медитирующим под мостом. Приходили взглянуть на мудреца и любопытные жители ближайших деревень, принося, впрочем, кое-какую еду. Вскоре на земле вокруг Хао Тайгу уже стояло множество мисок с рисом и лапшой, лежали лепешки. Еды было столько, что Хао Тайгу не мог все съесть сам, так что в пещеру за остатками еды повадились наведываться разные птицы и звери. Приходили за едой в пещеру Хао Тайгу и дети из бедных семей, живших неподалеку. Утолив голод, дети оставались играть в пещере. Они воображали, будто Хао Тайгу — это Будда, и построили вокруг него небольшую ограду из камней. Они кланялись ему, что-то говорили и играли вокруг него. Но мастерство Хао Тайгу было уже достаточно велико, и детский смех и царящий вокруг переполох не мешали ему медитировать. Он умел находить тишину внутри шума.

В один из дней дети не пришли: в одной из ближайших деревень отмечался буддистский праздник, посвященный бодисаттве Гуань Инь, и все дети были там. Хао Тайгу выбрался из своей пещеры, чтобы насладиться красотой и умиротворенностью окружающей природы. Тут под одной из арок моста он заметил человека. Тот полировал камень. Время от времени он прекращал свое занятие, брал камень, смотрел на него и вновь продолжал полировать. В конце концов, камень становился таким тонким, что рассыпался в руках, а человек брал следующий булыжник и начинал полировать заново. Хао Тайгу подумал, что в происходящем есть что-то странное, и решил расспросить человека:

— Уважаемый, вы так усердно полируете камни, но мне кажется, ваше усердие не ведет ни к какому результату. Чего вы пытаетесь достичь? Может, я могу вам чем-то помочь?

— Я пытаюсь сделать зеркало, — ответил человек.

— О! — воскликнул удивленный Хао Тайгу. — Но ведь для изготовления зеркала люди полируют бронзу, а отнюдь не камни! Полируя камни, вы никогда не достигнете того, к чему стремитесь!

Человек прекратил полировать камень, посмотрел на Хао Тайгу и громко рассмеялся ему в лицо:

— Ха-ха-ха! То есть ты говоришь мне, что, тупо сидя здесь и полируя свои камни, я никогда не получу зеркала? Ты лучше на себя посмотри! Ты думаешь, что, тупо сидя в своей пещере, сможешь стать Бессмертным?

И тут Хао Тайгу понял, что вся эта полировка камней имела одну лишь цель — чему-то научить его самого. Он уже собрался было попросить человека дать ему более подробные указания, но тот внезапно исчез. «Похоже, этот мудрец прав, — сказал сам себе Хао Тайгу, — мое постоянное упорное сидение в этой пещере превращается уже в „тупое сидение“».

Он быстро вернулся в пещеру, собрал свои пожитки и пошел прочь.

Попрощавшись с другими учениками, Тань Чанчжэнь отправился на юг. Однажды сумерки застали его неподалеку от какого-то города, и он тщетно искал заброшенный дом или храм, где можно было бы переночевать. Вконец отчаявшись, он подошел к большому особняку, за забором которого виднелось множество построек, и постучал в двери в надежде найти здесь приют на ночь. Хозяина особняка звали Гу Цу-тин. В молодости он интересовался изучением Дао, но, к несчастью, на своем пути встречал лишь мошенников, выдававших себя за даосских мастеров. В результате у него выработалось стойкое предубеждение против любых религиозных учений, и он старательно избегал общества монахов и всех тех, кто проявляет лишь малейший намек на духовность. Так что когда Гу Цу-тин открыл дверь и увидел даосского монаха, он резко сказал Тань Чанчжэню:

— С даосизмом я покончил. В моем доме нет места для даосских и буддистских монахов. Пожалуйста, уходите!

Тань Чанчжэнь увидел, что Гу Цу-тин по сути своей человек честный и искренний, а его предубеждения могут быть развеяны. И он решил во что бы то ни стало поговорить с этим человеком и постараться вернуть его на путь Дао.

Глава 17

Тань Чанчжэнь уже открыл было рот, чтобы объяснить Гу Цу-тину, что не все даосы являются мошенниками, но тот резко прервал его:

— Послушай, монах, не нужно мне ничего объяснять. Я уже сотни раз слышал то, что ты собираешься мне ска- зать. И всякий раз это была лишь лицемерная ложь. Все вы мошенники.

И дверь захлопнулась у Тань Чанчжэня перед самым носом. Но это не убавило его решимости. Он хотел пока- зать хозяину дома, что есть люди, искренне стремящиеся к Дао. Видя, что уже спустилась ночь, он решил сесть медитировать прямо перед дверью дома Гу. Около полуночи двери распахнулись, и слуги Гу Цу-тина выплеснули на него ведро холодной воды. Тогда Тань Чанчжэнь пересел на другую сторону дороги. Ночь выдалась холодная, вскоре в воздухе закружились снежинки. Снег шел до самого утра. Повсюду навалило глубокие сугробы, и только небольшой клочок земли вокруг сидящего Тань Чанчжэня остался чистым.

Когда утром слуги Гу Цу-тина открыли дверь и увидели эту проталину вокруг Тань Чанчжэня, они, пораженные, поспешили доложить об этом своему хозяину. Гу Цу-тин вышел из дома и подошел к тому месту, где сидел даос. Помимо того что около медитирующего образовалось внушительная проталина, Гу Цу-тин почувствовал ощутимый жар, исходящий от тела монаха. Тогда он понял, что перед ним — настоящий мастер. Уважительно поклонившись, Гу Цу-тин сказал:

— О да, сударь, вы действительно даосский мастер. Простите мне мою грубость прошлой ночью. Все потому, что до этого я встречал лишь проходимцев, выдававших себя за мастеров, и разочаровался в Учении. А такие мастера, как вы, — большая редкость. Для меня было бы честью, если бы вы остановились в моем доме и, если возможно, стали бы моим Учителем. Если вы не возражаете, завтра мы могли бы начать занятия.

Тань Чанчжэнь действительно хотел возвратить Гу Цу-тина назад на путь Дао, и, услышав такие слова, он подумал, что это отличная возможность.

— Хорошо, — сказал он, — я приму тебя в ученики.

В тот же день Гу Цу-тин приказал освободить для Тань Чанчжэня тихую комнату и выделил ему личного слугу. Но вскоре выяснилось, что Гу Цу-тин не готов к непростым требованиям даосской традиционной практики. Он стал довольствоваться лишь тем, что заботился о своем Учителе, надеясь в следующей жизни пожать плоды от этих добрых дел. Пробыв в доме Гу около месяца, Тань Чанчжэнь решил, что пора уходить. Но Гу Цу-тин все время умолял его остаться.

Понимая, что уйти будет не так-то просто, Тань Чанчжэнь придумал план. На следующее утро, когда служанка принесла ему завтрак, он начал заигрывать с ней. Потрясенная этим, она тут же побежала к хозяину и все ему рассказала. Но Гу Цу-тин не только не поверил служанке, а, наоборот, отчитал ее за вранье:

— Как ты смеешь говорить такое о мастере Тане? Он благородный человек и никогда не опустится до подобных мерзостей!

Через несколько дней, сидя у себя в гостиной, Гу Цу-тин услышал в коридоре странные звуки. Намереваясь узнать, что происходит, он незаметно подошел к двери и увидел Тань Чанчжэня, который бесстыдно приставал к служанке. Потрясенный увиденным, он побрел назад в гостиную, не зная, как поступить. Он сам пригласил Тань Чанчжэня жить в своем доме, а когда тот хотел уйти, сам умолял его остаться. Более того, он прошел официальную процедуру посвящения в ученики. В общем, вежливость и правила приличия не позволяли Гу Цу-тину выгнать своего Учителя. В конце концов он написал Тань Чанчжэню записку, туманно намекая на его недостойное поведение, и приказал слугам не удерживать монаха, если тот решит уйти.

Найдя записку от Гу Цу-тина, Тань Чанчжэнь понял, что его план удался, и написал ответ, объясняющий, что его поведение в отношении служанки было не чем иным, как планом беспрепятственно покинуть гостеприимный дом своего ученика. В тот же день он вышел из парадной двери усадьбы Гу, и никто ему не помешал. Когда же Гу Цу-тин нашел ответ Тань Чанчжэня, он понял истинный смысл действий учителя, но было слишком поздно — того уже и след простыл.

Попрощавшись на развилке дорог со своим братьями по Дао, Ван Юйян отправился на юго-запад и прибыл в небольшой городок, расположенный в местности Фан. Там жил один обеспеченный господин, когда-то служивший в правительстве, но уже давно подавший в отставку, разочаровавшись в политике и власти. Звали его Яо Чжун-гао. Любивший незатейливую жизнь, Яо Чжун-гао построил себе уютный дом в живописной местности и проводил большую часть времени, разводя цветы и читая буддистские и даосские тексты. Также он любил общество людей с духовными интересами и часто принимал у себя странствующих буддистских и даосских монахов.

В том же городе был небольшой даосский храм, называвшийся Место встречи Бессмертных. Настоятелем храма был даосский служитель, умевший более развлекать посетителей, чем толковать древние тексты. Яо Чжун-гао, любивший интересных собеседников, попросил настоятеля сообщать ему, если в храм в поисках приюта забредет какой-нибудь монах.

И вот (это было за несколько недель до прихода в город Ван Юйяна) у дверей храма появился странный человек. Он не был ни буддистом, ни даосом, но уверял, что обладает сверхъестественными способностями. Говорил, что ему девяносто шесть лет, что он учился у Чжан Саньфэна и общался с самим Бессмертным Люй Дунбинем. Также он утверждал, что во сне к нему являлся Бодхидхарма и давал наставления. Когда настоятель спросил его имя, тот ответил:

— Меня зовут Бессмертный Хунь Юань (Означает «Неразделенное Изначальное». — Примечание Евы Вонг).

Настоятель подумал, что такой человек мог бы быть интересен Яо Чжун-гао, и не ошибся— тот сразу же попросил пригласить Хунь Юаня в свой дом.

Придя к Яо Чжун-гао, Хунь Юань с порога заявил:

— Буддисты — сексуально угнетенные и сексуально озабоченные маньяки. Даосы крадут внутреннюю энергию. Следуя этим традициям, вы никогда не достигнете просветления. Мой же путь, напротив, — истинный путь. Взгляните на меня. Я — просветленный. И я тот, кто может научить вас. А все эти буддисты и даосы — мошенники.

Странная внешность и безапелляционные заявления Хунь Юаня очаровали Яо Чжун-гао. Он пригласил «просветленного» остаться жить в доме и стать его Учителем. Тот со снисходительной улыбкой согласился. Время шло. Хунь Юань позволял себе все более оскорбительные высказывания в адрес буддизма и даосизма. На местном рынке собирались толпы зевак, чтобы послушать его, и в конце концов он даже начал выступать с речами, поносящими даосизм, прямо перед храмом. Настоятель храма и местные монахи не были от этого в восторге, однако они не были настолько искусны в ораторском мастерстве, чтобы публично дискутировать с Хунь Юанем. И будто само Небо все устроило так, что именно в этом храме попросил приюта Ван Юйян.

Увидев Ван Юйяна, настоятель понял, что этот человек достиг определенного мастерства в даосской практике. В отличие от болезненного на вид «Бессмертного» Хунь Юаня, Ван Юйян имел крепкое телосложение и здоровый вид. Он был спокоен и уравновешен, а его глаза светились необычным блеском. Глядя на него, настоятель решил, что если кто и сможет разоблачить Хунь Юаня, так это этот молодой человек. Он даже несколько раз собирался попросить Ван Юйяна об этом, но не решался, боясь отказа. В итоге настоятель придумал, как все устроить. Он подошел к Ван Юйяну и сказал:

— Уважаемый мастер, тут неподалеку, в особняке Яо, остановился человек, обладающий непревзойденной эрудицией и большим влиянием. А хозяин дома любит общаться с даосскими монахами. Не желали бы вы посетить этот дом, чтобы встретиться с ними обоими?

Не зная планов настоятеля, Ван Юйян согласился.

Вдвоем они прибыли в особняк Яо и представились. Слуга провел их в гостиную. Яо Чжун-гао поднялся навстречу гостям и уже собрался завести разговор с Ван Юйяном, когда в комнату вошел Хунь Юань. Он прошел между Яо Чжун-гао и Ван Юйяном, грубо задев последнего, и уселся на почетное место. Настоятель повернулся к Ван Юйяну и сказал:

— Это тот самый человек большой образованности и власти, о котором я говорил.

Ван Юйян подошел к Хунь Юаню и уважительно поприветствовал его. Хунь Юань небрежно кивнул и надменно произнес:

— Скажи-ка мне, монах, а ты женат?

— Я был женат, — ответил Ван Юйян, — но оставил свою семью.

Хунь Юань презрительно расхохотался.

— Ну ты и невежда! Называешь себя даосским монахом, а не понимаешь смысла моего вопроса. Дай-ка я тебя поучу. В даосской терминологии «женат ты или нет» означает «достиг ли ты баланса энергий Инь и Ян в своем теле». М-да… Если ты даже этого не знаешь, то что говорить о более сложных понятиях, таких как, к примеру, «десять месяцев беременности».

Ван Юйяна абсолютно не смутили эти обидные слова. Тихо и спокойно он сказал:

— Сударь, вы говорите о балансе энергий Инь и Ян. А что это значит? Также вы сказали о «десяти месяцах беременности». А что было зачато в утробе?

Эти вопросы привели Хунь Юаня в замешательство. Не зная, что ответить, он быстро выпалил:

— Я не буду отвечать на эти вопросы, монах. Тайны Неба не могут быть раскрыты.

Понимая, что своим натянутым ответом Хунь Юань пытается скрыть свое невежество, настоятель сказал Ван Юйяну так, чтобы слышали все:

— Друг мой, а почему бы вам самому не объяснить этого? Похоже, он просто не понимает, о чем вы говорите.

Глава 18

Было видно, что эта реплика задела Хунь Юаня. «Теперь-то ты получишь порцию собственного лекарства!» — подумал про себя настоятель. Обращаясь к Хунь Юаню, Ван Юйян сказал:

— Сударь, вы можете не отвечать на мои вопросы, если чувствуете, что ваши ответы могут досадить Небожителям. Но если вы позволите, я попытаюсь сам изложить ответ, чтобы присутствующие могли сами судить, насколько я прав. Истинные энергии Инь и Ян находятся в органах нашего тела, — начал свой ответ Ван Юйян.

— Истинная энергия Ян хранится в печени, а истинная энергия Инь — в легких. Печень соотносится с элементом Дерево. Это обиталище духа. Легким соответствует элемент Металл. Это жилище души. Считается, что Металл — это дочь Дуй («озера»), западного дома восьми триграмм. Дерево — сын Чжэнь («грома»), восточного дома восьми триграмм. Вот почему говорят, что Дерево расцветает на востоке, а Металл зарождается на западе. Вот что означает символизм союза сына востока и дочери запада. Когда эта пара в гармонии, дух и душа не отделены друг от друга.

— Когда мастер Хунь Юань спросил, женат ли я, он имел в виду, познакомила ли Желтая Сваха энергии Инь и Ян друг с другом. Когда Инь и Ян сливаются, зарождается семя, которое вынашивается в утробе в течение десяти месяцев (Имеются в виду лунные месяцы). Это семя является Золотой Пилюлей, формирующейся в теле из очищенной жизненной энергии. Вот почему говорят, что дух является сыном жизненной энергии, а жизненная энергия является матерью духа. Когда дух полностью сформирован, он выходит из тела, как новорожденное дитя. Это означает завершение алхимической практики, и человек, достигший этого, может воссоединиться с Небом и Землей, а возрастом сравниться с Солнцем и Луной.

Яо Чжун-гао зааплодировал и похвалил познания Ван Юйяна. Хунь Юань же, видя происходящее и опасаясь, что Яо Чжун-гао может вместо него выбрать в наставники Ван Юйяна, а его выгнать его вон, сказал:

— Ну, монах, языком молоть у нас каждый горазд. А как насчет испытания в деле? Если ты такой смелый, давай проверим, кто из нас дольше просидит в медитации. Я могу просидеть три дня, не притрагиваясь к пище и воде. Посмотрим, способен ли ты на такое.

Ван Юйян улыбнулся и ответил:

— Мое мастерство невелико, и я не могу сидеть очень долго. Но если это вопрос двух-трех дней, то я готов попробовать.

Они сели на подушки для медитации друг напротив друга в гостиной Яо Чжун-гао. Весь первый день оба просидели не шелохнувшись. Но на второй день Хунь Юаню стало не по себе. К тому же его сознание было переполнено гневом и раздражением. Это состязание было для него вопросом жизни и смерти, и он хотел во что бы то ни стало выйти победителем. В результате его ум блуждал и не мог оставаться безмятежным. Он начал испытывать жажду и голод и с трудом сдерживался, чтобы не заснуть. В середине второго дня он, уже не в состоянии больше сидеть, встал, выпил воды, съел немного пищи и повалился спящим. Ван Юйян же просидел и весь третий день и на закате, не спеша распрямив ноги, закончил медитацию и поднялся бодрый и полный сил. Настоятель и Яо Чжун-гао подбежали к нему и стали наперебой нахваливать его мастерство, и даже Хунь Юань был вынужден признать, что навыки Ван Юйяна сильно превосходят его собственные. Ван Юйян скромно ответил:

— У вас тоже немалое мастерство, мастер Хунь Юань. Просто вы уже в летах, и, видимо, поэтому ваше тело не может поддерживать одну позу в течение долгого времени. Я победил лишь потому, что я моложе и мое тело более гибкое.

Эти слова устыдили Хунь Юаня. Он сказал сконфуженно:

— Мастер, вы действительно просветленный. Я-то думал, что достиг просветления, но теперь вижу, что ошибался. Мне еще многому нужно учиться.

Видя искренность Хунь Юаня, Ван Юйян дал ему несколько основных рекомендаций по поводу сидячей медитации.

Ван Юйян остался в доме Яо еще на пару дней. На третий день он подошел к Яо Чжун-гао, сказал, что ему нужно уладить кое-какие дела в храме, и, выйдя за ворота, больше не появился. Позже настоятель рассказал Яо Чжун-гао, что Ван Юйян покинул город. Тот вздохнул и сказал:

— Видимо, еще не пришло мне время получить наставления от настоящего мастера.

Лю Чаншэн шагал на юг, а затем на восток. Придя в горы Тайшань, что на восточном побережье, он жил там в отшельничестве на протяжении трех лет. В один прекрасный день он почувствовал, что выплавление Золотой Пилюли завершено. Тогда, не долго думая, он покинул свое тело и вознесся в Высший Мир, во дворец Небесной Императрицы. Императрица и ее фрейлины сидели под балдахином, окруженные разноцветными облачками. Очарованный красотой фрейлин, Лю Чаншэн стал невольно коситься на них, чего не могла не заметить Императрица. Она сказала:

— Лю Чаншэн, а что это ты так уставился на моих девочек?

Смущенный Лю Чаншэн упал на колени перед Императрицей, моля о прощении, и пролепетал:

— Ваше Величество, просто я не могу скрыть своего восхищения красотой ваших фрейлин. У меня нет никаких иных намерений.

— Вижу, в тебе еще остались следы сексуальных желаний. Разве ты не знаешь, что, не опустошив свой ум от вожделения, нельзя достичь Высшего Неба — даже несмотря на наличие Золотой Пилюли? Так что возвращайся-ка ты на землю и продолжай культивацию, пока полностью не очистишь свой разум.

И Императрица приказала своей страже выпроводить Лю Чаншэна из дворца. Охрана подвела его к выходу, где он получил такой ужасный пинок, что стремглав полетел вниз, в царство смертных. И тут он проснулся. Весь в холодном поту, Лю Чаншэн подумал: «Как хорошо, что это был лишь сон. Учитель предупреждает меня, что мои сексуальные желания еще не полностью растворены. И этот сон означает, что мне нужно с этим разобраться. Пора покинуть горы и искать кого-то, кто мог бы дать мне наставления на этот счет».

Покинув горы Тайшань, Лю Чаншэн шел уже три дня, когда встретил Тань Чанчжэня на большой дороге. Братья обнялись и уселись под деревом, чтобы рассказать друг другу о своих приключениях. Когда Тань Чанчжэнь выслушал рассказ Лю Чаншэна о его вещем сне и нынешних поисках Учителя, он сказал:

— Позволь, я расскажу тебе одну историю. Как-то жил на свете один человек, и звали его Ху Сян-ян. Он был умелым лучником и очень любил охотиться. Однажды он подстрелил олененка. Но он только ранил его, и олененок понесся прочь со стрелой, застрявшей в теле. Ху Сян-ян кликнул слуг, и они бросились в погоню, нагнав олененка в какой-то затерянной долине. Олененок лежал на земле, а над ним стояла его мать-олениха и лизала его рану. Люди приближались к ней, но она продолжала стоять, закрывая собой олененка. В итоге слуги Ху Сян-яна изловили обоих животных. Олененок умер от раны на обратном пути в деревню, а олениха умерла на следующую ночь в неволе. Наутро животных разделали, чтобы приготовить жаркое, и Ху Сян-ян увидел, что все внутренние органы оленихи разорвались. Увидев, к чему привело горе матери, Ху Сян-ян был тронут до глубины души. В сердцах он сломал свой лук и стрелы и дал обет никогда не причинять вреда ни одному живому существу. В тот же день он покинул дом, а вскоре встретил даосского мудреца и ушел с ним в горы.

Годы спустя Ху Сян-ян достиг просветления и вернулся, чтобы нести Учение людям. У него было более сотни учеников. Однажды Сян-ян спросил своих учеников, смогли ли они преодолеть мирские привязанности. Все ученики, как один, заявили, что смогли. Тогда Ху Сян-ян сказал им: «Ну что ж, тогда я предложу вам испытание. Тому, кто его выдержит, я покажу несколько продвинутых практик внутренней алхимии. А испытание состоит в следующем: возьмите обычную доску, положите в свою постель и ночью спите рядом с ней. А утром принесите эти доски мне для проверки».

Ученики разошлись в уверенности, что выдержать такое простое испытание им не составит труда. Ночью каждый из них лег в постель рядом с доской. Посреди ночи, когда, ворочаясь во сне, ученик поворачивался к доске, он чувствовал рядом с собой нечто мягкое и теплое. Непроизвольно прижимаясь к доске, он ощущал, что обнимает обнаженное тело юной девушки. Сексуальное желание разом вспыхивало в учениках, и воспроизводящая энергия тут же покидала их тела. Сердце каждого из них было полно страсти к «прекрасному телу», лежащему рядом, и они даже обнимали свои доски во сне.

Просыпаясь на следующее утро, ученики в замешательстве обнаруживали, что лежат, обняв свои доски. Не успели они ничего толком понять, как услышали снаружи учительский колокольчик, зовущий их на общее собрание. Похватав свои доски, они побежали в зал для инструкций. Перед шеренгой стоял Ху Сян-ян. «А теперь пусть каждый покажет мне свою доску», — сказал он. Первым в шеренге стоял семидесятишестилетний старик. Ху Сян-ян взглянул на него и сказал: «Что? Седина в бороду, бес в ребро?» — Старик вздрогнул и смущенно пробормотал: «Вы правы, Учитель, я еще не преодолел привязанности к любовным наслаждениям. Но как вы узнали?» — «А ты взгляни на свою доску, — ответил Ху Сян-ян. — Вон потеки семени на ней. Жажда соития вспыхнула в тебе, когда ты почувствовал обнаженное тело рядом с собой, вот твоя воспроизводящая энергия и вытекла». Пристыженный старик, опустив голову, отошел в глубину комнаты. «Хорошо, — обратился Ху Сян-ян к остальным ученикам, — пусть тот из вас, на чьей доске нет семени, сделает два шага вперед». Воцарилось глубокое молчание. Никто не решался выходить, поскольку, осмотрев свои доски, ученики нашли на них следы поллюций.

И вдруг из середины ряда вышел один из учеников и показал свою доску Учителю. «Для обычного человека жажда соития оказывается слишком сильным препятствием, но ты, похоже, смог усмирить этого зверя, — одобрительно улыбнулся Ху Сян-ян. — Поделись со всеми своим опытом».

«Учитель, я научился воздержанию через пресыщение», — ответил ученик. «Как это?» — не понял Ху Сян-ян. Парень пояснил: «Большинство знает, что сексуальная невоздержанность в итоге лишь вредит. Однако они не сознают всей опасности, пока на деле не столкнутся с ней. Как только кто-нибудь познает на личном опыте все неприятные последствия половых излишеств, он будет сторониться этого как чумы. А дальше время идет, за счет воздержания тело становится сильнее, и похоть пропадает сама, даже если страх последствий уже прошел.

— В юношеском возрасте я был просто одержим сексом. Я проводил все время в публичных домах и каждую ночь спал с женщиной. В результате через несколько лет мое тело сильно истощилось, а ум потерял прежнюю ясность. Это стало уроком для меня. Вспоминая свои ночные приключения в борделях, я осознал, что, в общем-то, не был по-настоящему счастлив. Девочки приходили и уходили. Я спал с ними, но мне было неинтересно, кто они, и им было не важно, кто я. И это продолжалось и продолжалось, как день сменяет ночь. И я почувствовал пустоту всего этого. Да, учитель, — закончил он свой рассказ, — секс больше не привлекает меня — я познал его, я испытал последствия своей распущенности, я увидел всю бессмысленность бесконечных пустых совокуплений».

Ху Сян-ян одобрительно покивал головой и сказал: «Хорошо. Ты единственный готов к получению продвинутых практик, остальные же пусть продолжают работу по закладыванию фундамента». Говорят, что этот ученик, получивший передачу от Ху Сян-яна, в конце концов достиг просветления.

Тань Чанчжэнь закончил свою историю и после непродолжительного молчания добавил:

— Ведь говорят же мудрецы: чтобы растворить желание, нужно постичь его иллюзорность.

— Спасибо тебе, брат! — сказал с воодушевлением Лю Чаншэн. — Твоя история вернула мне надежду. Теперь я знаю, что делать. Буду практиковать в борделях и досконально изучать все, чем там занимаются, пока не постигну иллюзорность этого.

Внимательно взглянув на брата, Тань Чанчжэнь счел за лучшее переменить тему:

— Кстати, ты знаешь, что мы сейчас неподалеку от места рождения Лао-цзы. Давай, может, посетим его храм, прежде чем каждый снова пойдет своим путем?

Лю Чаншэн согласился. Братья тронулись в путь, но, не успев далеко отойти от места привала, встретили Ван Юйяна. Немного удивившись такой встрече, они обнялись, приветствуя друг друга. Ван Юйян рассказал остальным про свои приключения в особняке Яо.

— Похоже, этот проходимец Хунь Юань за просто так получил рекомендации по медитации, — заметил Лю Чаншэн.

— Я был вынужден состязаться с ним, — отвел Ван Юйян. — В противном случае он продолжил бы публично поносить даосизм.

— Но брат, — вмешался Тань Чанчжэнь, — ведь мы тренируемся не для того, чтобы соревноваться с другими. И навыки, которыми ты обладаешь, не стоит использовать, чтобы давать подобные представления!

Обсуждая это, братья продолжали свой путь, когда услышали, как кто-то позади кричит, прося их остановиться и подождать. Оглянувшись, они увидели, что их догоняет Хао Тайгу.

Глава 19

Прибыв на родину Лао-цзы, четверо братьев по Дао увидели небольшой храм, в восьмиугольном внутреннем дворике которого располагались девять источников. Внутри храма возвышалась каменная глыба, на которой была высечена легенда о рождении Лао-цзы. Она гласила, что во времена дистании Шан (1766–1121 гг. до н.э.) в местности Фу была деревня, жители которой славились искусством предсказания. Они жили простой жизнью отшельников, не искали богатства и славы и не участвовали в политических или военных затеях.

Среди жителей деревни была девушка девятнадцати лет, известная своим умом и мудростью. В один прекрасный летний день она отдыхала под большим деревом, плоды которого в тот год были необычайно большими и красными. День был жаркий, и, желая утолить жажду, девушка съела один из плодов. Плод этот был необычный: очень яркий, он словно светился изнутри. Спустя несколько дней девушка обнаружила, что беременна. Местные жители обратились к предсказателям, и те объявили, что вскоре на свет должен появиться величайший мудрец. При этом они сказали, что дитя родится в тот год, месяц, день и час, когда небесные тела находятся в определенном положении, возвещающем приход мудреца. Жители несколько раз вычисляли положение планет, и всякий раз оказывалось, что эта дата будет не раньше чем через восемьдесят один год с момента зачатия. Все так и вышло. К моменту родов девушке было уже больше ста лет, но все эти годы она была невосприимчива к холоду и жаре, не чувствовала голода и жажды и ни разу не болела.

Легенды гласят, что в назначенный день и час Лао-цзы вывалился из утробы своей матери, и в тот момент, ко- гда он коснулся земли, удар грома потряс небо. У ребенка были белые волосы, и сразу же после рождения он мог ходить и разговаривать. Он сделал семь шагов вперед, затем три шага назад и сказал:

— На Небе и Земле я буду известен как Древний Старец.

И в тот же момент с неба послышалась музыка, а воздух наполнился благоуханием цветов. Феи танцевали на разноцветных облаках, и девять драконов приветствовали Лао-цзы девятью струями воды. Говорят, что там, где эти струи упали на землю, появились девять источников, вода в которых не пересыхает даже во времена засухи. Лао-цзы взял фамилию Ли, потому что он появился на свет от плода дерева ли. А из-за белоснежных волос он стал известен как Лао-цзы, что означает «Старый Мудрец».

Тронутые окружающей обстановкой и историей рождения Лао-цзы, ученики сказали друг другу:

— Все эти годы мы культивировали Дао, а ведь своими знаниями мы обязаны Древнему Старцу. Пусть здесь, на родине Лао-цзы, каждый продекламирует несколько строк, пришедших в его сердце, в которых отразит то, что постиг за эти годы.

Первым зачитал свои стихи Хао Тайгу:

Звезды полярной луч, как меч,
Сияет мудростью холодной.
И сонм голодных монстров,
Что сердце мне терзал,
Иллюзией пустою соблазняя,
Уж крепко связан.
В полуночной тиши
На коврике плетеном Дракон и тигр сплелись
В смертельной схватке.
И девять обращений Пилюля Золотая совершит,
Все возвратив к Истоку.

Следующим был Ван Юйян:

Путь древности, что не имеет цели,
Постигнуть можно, лишь Бессмертным став,
Приотвори к Первопричине двери,
Тепло и холод в животе собрав.
Кролик нефритовый, ворон златой,
Встреча в назначенный час состоится,
Тигр зарычит, и дракон пробудится —
Ты, как и прежде, опять молодой.

Дальше была очередь Тань Чанчжэня:

Путь Дао беспределен, но его
Голодных духов и чудовищ мерзких
Бесчисленная шайка охраняет.
И тянут свои страшные ручищи,
Чтоб истинное пламя вмиг погасло.
Пробейся кулаком железным
Сквозь миражи пустых иллюзий.
И лишь тогда победоносным рыком
Дракон и тигр ознаменуют
Твое преодоленье тлена.

И последним зачитал свои строки Лю Чаншэн:

Слова, что сказаны, лишь сердце охлаждают.
И каждый умник вновь умом своим обманут будет.
К чему вся эта болтовня о тиграх и драконах?

Когда ученики таким образом выразили друг другу свое понимание Дао, Ван Юйян обратился к Лю Чаншэну:

— Послушай, брат, мы трое говорили о продвижении в практике и неизменном успехе, а ты же намекаешь на неудачу. Странно, почему ты позволяешь негативному настрою преобладать в твоем сознании?

Но в разговор вмешался Тань Чанчжэнь:

— В его словах есть мудрость. Ведь это важно — знать, что же тебя расхолаживает, и понимать ловушки собственного ума. И хотя тайна Дао не выражена явно, она заключена в значении его слов. А успех и неудача находятся в твоей голове, брат, а не в его словах.

— Что-то ты недоговариваешь, брат, — подмигнув Ван Юйяну, сказал Хао Тайгу.

— Ну ладно, так и быть, — рассмеявшись, ответил Тань Чанчжэнь, — Наш брат Лю Чаншэн видел сон, в котором он встречался с Небесной Императрицей. Он не смог скрыть своего восхищения фрейлинами Императрицы и украдкой косился на них. Заметив это, Императрица рассердилась и приказала ему возвращаться на землю и продолжать культивацию для полного растворения оставшихся страстей. Я рассказал брату историю о мудреце Ху Сян-яне, и Лю Чаншэн решил, что он должен отправиться в публичный дом, чтобы культивировать свое сердце и очистить его от сексуальных желаний.

— Вот это да! — воскликнул Ван Юйян. — Но зачем идти в публичный дом? А как же старый добрый совет «смотреть, но не видеть, слушать, но не слышать»?

— Да, или «забудь себя, забудь других — и все желания растворятся»? — весело поддакнул Хао Тайгу.

— Это все, конечно, хорошо, — хмуро ответил Лю Чаншэн, — но эти методы подходят лишь людям с незаурядными способностями. А я боюсь, что не смогу изменить себя лишь одной силой воли. Так что мне придется подвергнуть себя всему тому, что происходит в борделях, чтобы наконец покончить с иллюзиями сексуальных привязанностей и страстей.

Ван Юйян переглянулся с Хао Тайгу и сказал:

— Многие люди искали методы растворения сексуальных желаний, но я никогда не слышал, чтобы для этого шли в публичный дом.

— Методы — это лишь изобретения людей, — поддержал брата Тань Чанчжэнь. — Только упрямец будет держаться за существующие методики, даже если они ему не подходят. А умный человек придумает метод, который для него работает лучше всего. Все, хватит обсуждать это. Брат Лю Чаншэн сделал свой выбор. Предлагаю остановиться здесь на ночлег, а завтра каждый из нас пойдет своей дорогой.

На следующее утро братья сердечно попрощались друг с другом и разошлись. Хао Тайгу пошел дальше на запад, в провинцию Шэньси. Подойдя к горам Хуашань, пораженный непередаваемой игрой света и теней на их сказочных вершинах, он сказал себе: «Когда я нес гроб Учителя, я шел согнувшись и не мог видеть этого чуда! Теперь я знаю, почему многие поколения даосов достигли бессмертия именно здесь». Немного разведав ближайшие горы, Хао Тайгу выбрал особенно понравившееся ему место и решил продолжить практику там. Это был практически вертикальный утес, имевший форму ладони, обращенной пальцами в небо. Внезапно Хао Тайгу пришли на ум последние слова Ван Чунъяна: «Хао Тайгу, тебе придется исходить и восток, и запад, но ты не достигнешь Дао, пока не взберешься на скалистые горы».

Хао Тайгу с трудом вскарабкался на вершину утеса и решил вырыть здесь пещеру, чтобы спокойно медитировать. Много времени и сил потратил он, прежде чем выбил в скале углубление, достаточное для того, чтобы в нем поместился человек в позе со скрещенными ногами. Но в день окончания этих титанических трудов невесть откуда появился даосский отшельник и спросил, не может ли Хао Тайгу уступить эту пещеру ему. Пока Хао Тайгу приходил в себя от удивления, чтобы что-то ответить, прибывший залез в готовое убежище и устроился там медитировать. Будучи по натуре человеком добрым и великодушным, Хао Тайгу молча собрал свои немногочисленные пожитки и отправился искать место для новой пещеры. Выбрав особенно удаленное место, он вновь принялся долбить в скале дыру. Но и в этот раз, едва он закончил свой тяжкий труд, к нему подошел другой отшельник и сказал:

— Брат по Дао, уступи мне эту пещеру, чтобы я мог медитировать в мире. Я уже стар, и у меня не так много времени…

— Что ж, располагайтесь, — ответил Хао Тайгу, — и желаю вам достичь скорейшего просветления…

В последующие десять лет Хао Тайгу пробил в утесах гор Хуашань семьдесят две пещеры. И каждый раз, когда, закончив работу, он собирался устроиться в готовом убежище, кто-нибудь просил уступить пещеру ему, и семьдесят два раза Хао Тайгу отдавал то, что стоило ему таких тяжких трудов. В конце концов он заприметил небольшой выступ посередине вертикальной стенки одного очень опасного утеса. «Если я спущусь на этот выступ, — сказал себе Хао Тайгу, — а затем под ним пробью в стене отверстие, то там меня точно никто не найдет и я смогу спокойно заниматься». Он пришел в ближайшую деревню и купил веревок. На обратном пути к нему пристал какой-то человек и стал умолять взять его в ученики. Видя его искренность, Хао Тайгу сказал:

— Хорошо, следуй за мной в горы Хуашань.

Учитель и ученик взобрались на утес, на стенке которого был выступ. Хао Тайгу привязал один конец веревки к дереву и спустился на выступ. Под ним он начал долбить маленькую пещеру, в которой мог бы сидеть один человек. Один раз в день ученик готовил ему еду и спускал вниз в корзине. Каждое утро, едва всходило солнце, Хао Тайгу спускался по веревке на выступ и возвращался только с закатом. Так продолжалось месяцами. Через какое-то время ученик, увидев, что единственное, чем занимается Учитель, это долбит стену, пришел в уныние. «Я попросился к нему в ученики, — думал он, — чтобы изучать искусство Дао и стать Бессмертным. Прошло уже несколько месяцев, а я не узнал ничегошеньки. Все, что я делаю, это готовлю еду и собираю дрова. Похоже, наставлений от него не дождешься. Он, видимо, решил, что нашел мальчика, чтобы готовить и прислуживать!»

И вот как-то утром Хао Тайгу с учеником, как обычно, пришли на утес. Хао Тайгу привязал веревку к дереву и стал спускаться по ней на выступ. Но лишь только он скрылся из виду, повиснув над пропастью, ученик схватил топор и начал рубить веревку, пока та не лопнула. Ученик надеялся, что Хао Тайгу разобьется, упав с высоты нескольких сотен бу (Бу («шаг») — традиционная китайская мера длины. Во времена действия романа составляла примерно 1,3 метра.).

Собрав кое-какие пожитки, ученик начал спускаться с гор. Примерно на середине пути он заметил, что ему навстречу двигается какой-то человек, ловко взбираясь вверх по тропе. На лбу ученика выступил холодный пот: человек был похож на его Учителя. Когда человек приблизился, у ученика подкосились ноги: это действительно был Хао Тайгу. Он смог лишь пролепетать:

— О… Учитель… А где вы были?..

— Да инструменты совсем затупились, — ответил Хао Тайгу, добродушно улыбаясь. — Вот пришлось пойти к кузнецу в ближайшую деревню. А ты почему здесь? Ты же должен ждать меня на утесе.

— А я вас ждал, — трясясь от страха, лепетал ученик. — Но потом хотел спускать вам обед, а вас нет. Так что я решил спуститься с горы и поискать вас.

— Вот и молодец, — сказал Хао Тайгу. — И вообще хорошо, что я тебя встретил. Солнце уже садится, и до темноты вернуться на вершину мы не успеем. А ты, смотрю, даже вещи наши захватил. Очень предусмотрительно! Давай-ка поужинаем и заночуем прямо здесь.

Ночью, ворочаясь с боку на бок и тщетно пытаясь заснуть, ученик думал: «Что же это такое… Он же должен был разбиться, когда я обрубил веревку. Упасть с такой высотищи… Простой смертный не выжил бы после такого падения. И к тому же, как он смог успеть сходить к кузнецу и пройти половину обратного пути за один день? Думаю, он знает, что я обрезал веревку, но притворяется, будто ничего не случилось. Он Бессмертный, тут и говорить не о чем. И уйти от него — значит распрощаться с шансом тоже обрести бессмертие…»

На следующее утро Хао Тайгу и его ученик продолжили взбираться на гору и снова добрались до вершины утеса. Остаток веревки был все так же привязан к дереву. От страха и смущения едва выговаривая слова, ученик сказал:

— Ой, Учитель, смотрите, а веревка-то порвана…

— Не беда! — ответил Хао Тайгу, даже не оборачиваясь. — Нет веревки — так просто спрыгну вниз.

С этими словами он спрыгнул в пропасть с края утеса и исчез.

Глава 20

Лю Чаншэн пришел в провинцию Сухан на юге Китая. Эти места всегда были знамениты своими красивыми женщинами. А еще поговаривали, будто девушки в тамошних домах свиданий не только очаровательны, но также искусны в музыке, поэзии и живописи. По дороге Лю Чаншэн насобирал камней и превратил их в золотые самородки. Свои монашеские лохмотья он сменил на изящный костюм богатого торговца и в таком виде вошел в лучший дом свиданий города. Вызвав к себе хозяйку, он сказал:

— Добрый день. Меня зовут Чан Шэнцзы, я ювелир и приехал из северных провинций. Я много наслышан об этом месте: говорят, здесь самые красивые девушки во всей округе. Я хотел бы провести время в приятной компании той из них, что умеет играть на лютне, искусна в стихосложении и с которой можно поговорить о высоких материях.

Навострив уши при слове «ювелир», хозяйка отвечала:

— О, сударь, я знаю девушку, которая сможет удовлетворить ваш изысканный вкус. Ее зовут Юй. Она превосходно танцует, поет, играет на музыкальных инструментах, бесподобна в стихосложении, живописи и шахматах и к тому же очаровательна и нежна.

Поняв по лицу гостя, что тот не прочь познакомиться с юной Юй, хозяйка проводила его в покои девушки. Закрывая за собой дверь, она сказала:

— Сударь, оставайтесь здесь столько, сколько пожелаете. Если вам что-нибудь понадобится, просто позвоните в этот колокольчик.

Увидев Лю Чаншэна, Юй оценила его красоту и представительный вид, выгодно отличавший его от остальных клиентов. К тому же другие желали ее тела и обычно сразу начинали грубо ее домогаться, а этот человек обращался с ней уважительно и мягко, скорее как с другом, нежели как с объектом сексуального влечения. Лю Чаншэн действовал в соответствии с тем, чему учил его Ван Чунъян: «Воспринимай все вокруг себя с невозмутимостью. Истинная безмятежность — это остаться спокойным, даже когда земля разверзлась у твоих ног». Поэтому Лю Чаншэн смотрел на прелестную девушку рядом с ним как на пустую форму, не воспринимая ее как объект желания. Его сердце не было тронуто, и поэтому его тело не желало ее. Поскольку его намерения были чисты, чувства не вспыхивали в нем как следствие естественной реакции на «соблазны», находившиеся прямо перед ним.

Так что Лю Чаншэн и прекрасная Юй наслаждались обществом друг друга, как добрые приятели. Они вместе играли на музыкальных инструментах, вместе ели и даже спали в одной постели, но что касается Лю Чаншэна, то он спал так же безмятежно, как если бы рядом лежала доска. Все это время глаза Лю Чаншэна смотрели на Юй, но он не видел ее соблазнительной красоты, его уши слушали, но он оставался глух к нежному очарованию ее голоса. Любой, кто увидел бы их вместе, решил бы, что они играют, как дети.

Когда другие девушки в доме свиданий прослышали о странных отношениях между Юй и Лю Чаншэном, их разобрало любопытство, и они стали просить хозяйку тоже познакомить их с этим странным ювелиром. Хозяйка, впрочем, не возражала, всеми силами стараясь подольше удержать в своем доме этого богача со странностями, поток золота от которого был настолько обильным, что позволял ей не особо беспокоиться по поводу его необычного сексуального поведения. Таким образом, Лю Чаншэн постоянно пребывал в окружении пяти или шести девушек, забавлявшихся отсутствием у него сексуального интереса к ним и его дружеским и чутким обращением, принятым между интеллигентными людьми и так не похожим на обычное обращение с ними как с объектами вожделения.

В один из дней забавы ради девушки принесли Лю Чаншэну охапку цветов и стали уговаривать его переодеться женщиной. Лю Чаншэн посмеялся и согласился. Едва он успел переодеться и сидел, окруженный девушками, со смехом вплетающими цветы в его прическу, как двери внезапно распахнулись, и в покои вошел монах с длинными волосами и густой бородой. У него были кустистые брови и фигура и манеры человека из далеких земель за большими горами на западе. Это был не кто иной, как Бодхидхарма, великий патриарх буддизма, путешествующий по Китаю и посещающий различные буддистские монастыри. Проходя через Сухан, он заметил над одним из домов пурпурное облачко, означающее присутствие Бессмертного, и решил зайти, чтобы познакомиться с ним. Этим домом оказался тот самый дом свиданий, где вот уже какое-то время жил Лю Чаншэн.

Нездешний вид Бодхидхармы, ввалившегося в покои мадемуазель Юй, испугал девушек, которые в ужасе спрятались за спину Лю Чаншэна, ища защиты. А тот спокойно сидел, одетый в женское платье и с цветами в волосах, понимая, что монах, стоящий перед ним, — просветленный, бодисаттва, уже не связанный низменными желаниями и страстями. Затем он встал и уважительно предложил Бодхидхарме выпить с ним чашечку чаю. Но оказалось, что горячая вода для чая уже остыла. Тогда Лю Чаншэн взял чайник с водой и прижал его к своему нижнему даньтяню. Через несколько минут вода в чайнике закипела. Лю Чаншэн бросил туда чайные листья и поставил чайник перед Бодхидхармой. Девушки, все еще прятавшиеся за спиной Лю Чаншэна, были поражены увиденным. Видя их реакцию, Лю Чаншэн сказал:

— Вскипятил немного воды для чая — и чему тут удивляться? Хотите, я вам еще и блинчиков разогрею?

И, не дожидаясь ответа, он взял с тарелки стопку холодных блинчиков, положил себе на живот, и через несколько секунд те заманчиво задымились, издавая приятный аромат. Девушки были в восторге. Бодхидхарма же, как человек просветленный, вел себя как будто ничего особенного и не происходило, нимало не будучи уязвленным демонстрацией особых способностей этого даоса и не считая, что он сам должен показывать что-то подобное в ответ. Напротив, он сказал с широкой добродушной улыбкой:

— Да, ваши кулинарные способности — это что-то! Может, как-нибудь встретимся, чтобы вы могли меня этому научить?

Допив чай, Бодхидхарма попрощался и направился к выходу. Но прежде чем покинуть комнату, он обернулся и сказал Лю Чаншэну:

— По восточной дороге вы сюда пришли. Может, пришло время вам уходить по западной? Возвращайтесь скорей домой, пока не запятнали свою изначальную природу.

— Пустота не имеет направлений,— ответил, улыбаясь, Лю Чаншэн, — как нет там приходящего и уходящего. И как я могу запятнать изначальную природу, являющуюся непорочно чистой по своей сути? У моего тела нет повелителя, и где в таком случае его дом? (*)

* Ср.: «Дао дэ цзин», чжан 7: «…мудрый не принуждает себя, и тело само выбирает дорогу». (Перевод А. Кувшинова.)

Услышав эти слова, Бодхидхарма понял, что они могли быть произнесены лишь истинно просветленным человеком. Он вежливо поклонился и вышел.

Лю Чаншэн жил в доме свиданий уже больше года, когда в Сухан пришел Ван Юйян. Он жаждал узнать, как дела у его брата, и решил немного задержаться на своем пути на юг и навестить Лю Чаншэна. Когда Ван Юйян пришел в дом, где жил Лю Чаншэн, встретившие его девушки, весело хихикая, спросили:

— Сударь, вы, должно быть, ищете человека, который умеет жарить на животе блинчики?

Ван Юйян рассмеялся и ответил:

— Ну, в общем, да. А как вы догадались?

— Недавно нашего гостя спрашивал один буддистский монах, — ответили девушки. — Вы тоже монах, а значит, скорее всего, тоже ищете Чан Шэнцзы.

Девушки отвели Ван Юйяна в покои, которые занимал Лю Чаншэн. В одной из комнат Ван Юйян услышал смех и веселые голоса, среди которых узнал и голос Лю Чаншэна. Незаметно подойдя поближе, Ван Юйян с помощью внутренней энергии раздул огонь свечей, находящихся в комнате, и пламя с ревом полыхнуло, ярко озарив все вокруг. Девушки в ужасе закричали, а Лю Чаншэн, снисходительно улыбнувшись, сказал:

— Не пугайтесь, девочки. Это чудовища играют со мной злые шутки.

— Как раз наоборот, — сказал с озорной улыбкой Ван Юйян, заглянув в дверь комнаты, — это я играю злые шутки с чудовищами.

— Если ты считаешь меня чудовищем, братец, — ответил Лю Чаншэн, — то я, пожалуй, не буду с тобой спорить. Но вот что действительно чудовищно, так это пугать огнем бедных девушек.

Не успел Ван Юйян придумать достойный ответ, как Лю Чаншэн вдруг сказал ему:

— Знаешь, брат, тебе стоит поспешить. На южной дороге тебя ждет человек, вместе с которым тебе предстоит отправиться в Земли Бессмертных.

— Хорошо, — ответил Ван Юйян, — я только хотел узнать, сам-то ты когда планируешь уходить отсюда?

— Когда уйду, тогда и уйду, — был ответ.

Ван Юйян понимающе покивал, поклонился и вышел. На южной дороге Ван Юйян встретил Тань Чанчжэня. Они решили вместе отправиться в горы на юго-западе страны и провести там некоторое время в уединении и медитации. Говорят, что именно там, на покрытых облаками вершинах юго-западной части Китая, они достигли Дао и обрели бессмертие. Что же касается Лю Чаншэна, то вскоре после визита Вай Юйяна он покинул дом свиданий. Полностью избавившись от сексуальных наваждений, он был готов покинуть царство смертных. Он уединился в горах недалеко от восточного побережья и через три года медитаций достиг бессмертия и взошел на Небо. Хао Тайгу достиг бессмертия на утесах гор Хуашань; он избавился от своей бренной оболочки, спрыгнув с так понравившейся ему скалы в форме ладони.

Глава 21

Сунь Буэр прожила в Лояне двенадцать лет. Она постигла Дао и обрела различные особые способности. Однажды она сказала себе: «Как же давно я здесь живу… И теперь, когда я достигла Дао, я должна показать людям его могущество». Она взяла две засохшие веточки и легонько подула на них. Веточки тут же превратились в мужчину и женщину. Получилась видная пара: мужчина лет тридцати с небольшим, красивый и статный, и женщина, напоминающая собой Сунь Буэр, славившуюся когда-то своей красотой. Они вышли на самые оживленные улицы города, смеясь, обнимаясь и заигрывая друг с другом. В те времена Лоян был научным и культурным центром, и подобное поведение на публике между мужчиной и женщиной считалось неприемлемым. Поэтому пара не раз получала порицания от старейшин и должностных лиц города, но продолжала своим поведением испытывать терпение жителей. В конце концов потерявший терпение градоначальник приказал страже выдворить их из города, но на следующий день мужчина и женщина как ни в чем не бывало вновь появились на центральных улицах.

В итоге, потеряв всякую надежду избавиться от пары, старейшины города собрались на совет и решили идти к градоначальнику с требованием решительных действий. Они заявили:

— Много лет назад сумасшедшая женщина нашла приют в заброшенном доме на окраине города. Мы не оставили ее в несчастье, и, прося милостыню на улицах нашего города, она всегда получала пропитание. Теперь же она не только забыла нашу доброту к ней, но своим поведением являет угрозу спокойствию и моральному облику нашего города. От лица жителей города мы требуем арестовать эту бесстыдную пару и предать публичному сожжению! Мы вынуждены требовать этой крайней меры, так как бесчисленные попытки увещеваний и угроз ни к чему не привели.

Один из самых уважаемых старейшин добавил:

— Занимая должность градоначальника, вы несете ответственность за поведение жителей города. Вы обязаны сделать что-нибудь с теми, кто выставляет свое бесстыдство напоказ!

Не желая ссориться со старейшинами, градоначальник угрюмо позвонил в колокольчик и продиктовал пришедшему писцу указ, развешанный затем по всему городу. Указ гласил: «Сумасшествие — это результат потери рассудка. А без рассудка действия становятся неадекватными. Если мужчина и женщина допускают объятия и ласки в общественных местах, то это является нарушением норм поведения и морали. Если они демонстрируют подобное бесстыдное поведение днем, то нет ничего, что бы они не могли позволить себе ночью. Улицы нашего города — не место для разврата. Подобное поведение отвратительно. Их просили уйти, но они не послушали. Их изгоняли из города, но они вернулись. Единственное, что нам осталось сделать в этой ситуации, это арестовать виновников происходящего и повергнуть публичному сожжению. Только так мы сможем избавить наш город от порока».

На следующий день большая толпа, возглавляемая градоначальником, старейшинами и стражей, направилась к заброшенному дому на окраине города, служившему, как говорили, жилищем для ненавистной пары. Когда они подошли, градоначальник объявил:

— А теперь пусть каждый принесет немного сухих дров или хвороста. Сожжем же это отвратительное место вместе с сумасшедшей женщиной и ее развратным любовником!

Толпа навалила вокруг дома кучу веток и подожгла их. Языки пламени и густой черный дым окутали строение. Но внезапно клубы дыма поменяли свой цвет, засияв всеми цветами радуги, и среди них, сидя на облаке, появилась Сунь Буэр, по обе стороны которой стояли мужчина и женщина, так досадившие горожанам. Сверху до толпы донесся голос:

— В поисках Дао пришла я в ваш город из провинции Шаньдун. Мое имя Сунь Буэр. Двенадцать лет назад под видом сумасшедшей нищенки я обосновалась в Лояне, чтобы не тревожимой никем культивировать Путь. И вот в результате, достигнув Дао, в дыме и огне я возношусь на Небо. Я превратила две веточки в этих мужчину и женщину, чтобы создать обстоятельства, приведшие вас сюда лицезреть таинство и силу Дао. В ответ на вашу доброту и гостеприимство, проявленные за эти годы, я отдаю вам эту пару. Они станут вашими защитниками, а я позабочусь, чтобы урожаи ваши были обильны, а беды и болезни обходили ваш город стороной.

Сунь Буэр столкнула мужчину и женщину с облака, и те упали вниз, прямо в толпу. Но ахнувший народ увидел лишь две обычные веточки. Люди подняли их, и когда толпа вновь взглянула на небо, там виднелась лишь маленькая фигура, улетавшая все дальше и дальше. Она становилась все меньше, превратилась в черную точку высоко в небе, а затем и вовсе исчезла. Люди почтительно склонили головы и вскоре разошлись. В течение последующих пяти лет Лоян наслаждался таким изобилием, какого не видел больше ни один город Китая. Окружавшие город поля давали сказочные урожаи, скот быстро плодился и не болел, дожди шли как по заказу, а стихийные бедствия обходили город и его окрестности стороной. В благодарность за это в честь Сунь Буэр был возведен храм. Внутри стояла статуя, изображавшая Сунь Буэр, а по бокам — статуи мужчины и женщины, созданных ею из двух веточек. Храм был назван храмом Трех Бессмертных. Говорят, что люди, делающие там подношения от чистого сердца, получают благословение от трех Бессмертных.

Вскоре после своего восхождения на Небо Сунь Буэр снова вернулась на землю, желая узнать об успехах Ма Даньяна в постижении Дао и при необходимости предложить ему свою помощь.

Когда Сунь Буэр появилась в усадьбе Ма, слуги не могли поверить своим глазам. Тотчас же послали за Ма Даньяном, и он в большом волнении вышел приветствовать свою жену.

— Ну, здравствуй, сестра по Дао, — сказал он. — Натерпелась ты, должно быть, за эти годы.

— Пустяки, — улыбаясь, ответила Сунь Буэр, — те, кто ищет Дао, должны быть готовы снести любые испытания, ниспосланные им судьбой. В противном случае Дао не достичь.

Вечером Ма Даньян предложил Сунь Буэр вместе помедитировать. Но среди ночи он был вынужден прервать медитацию, будучи не в состоянии дольше сидеть. Сунь Буэр же просидела всю ночь. Наутро Ма Даньян сказал:

— Сестра, твои навыки медитации намного превосходят мои.

— Да, брат, превосходят, — сдержанно ответила Сунь Буэр. — А я еще смотрю, что и в особых способностях ты не слишком продвинулся.

— А вот и нет! — воскликнул Ма Даньян. — Особые способности — мой конек. Я, например, могу превращать камни в серебро.

— А я могу превращать их в золото, — с той же сдержанностью ответила Сунь Буэр. — Но это не важно, — добавила она, — ведь золото и серебро принадлежат материальному миру, и их не забрать с собой, покидая его. Так что, превращаешь ты камни в золото или в серебро — разница небольшая. Я расскажу тебе одну историю.

Во времена, когда Бессмертный Люй Дунбинь изучал Дао со своим учителем Чжунли Цюанем, тот поручил ему нести большой и тяжелый мешок. Люй Дунбинь взял этот мешок и безропотно носил в течение трех лет. Через три года Чжунли Цюань спросил: «А знаешь ли ты, что находится в мешке, который ты носишь уже три года?» — «Знаю, — ответил Люй Дунбинь, — там камни». — «Действительно, там камни. А ты молодец, ни разу не пожаловался, что тяжело. Если хочешь, за твою искренность и смирение я могу научить тебя, как превратить эти камни в золото». Люй Дунбинь задумался, а затем спросил: «А если превратить их в золото, они будут идентичны настоящему золоту?» — «Не совсем, — ответил Чжунли Цюань, — золото, созданное из камней или других предметов, существует только пятьсот лет. Затем оно возвращается к своему изначальному виду». — «О, в таком случае я бы не хотел изучать эту технику, — сказал Люй Дунбинь, — ведь если такое золото не сохраняется вечно, то мои теперешние действия через пятьсот лет могут иметь пагубные последствия. Лучше я останусь в неведении относительно этой техники, чем потенциально нанесу вред людям». Услышав ответ Люй Дунбиня, Чжунли Цюань в свою очередь задумался, а затем проговорил: «Ты обрел более глубокое понимание Дао, чем я. И, вероятно, твои достижения будут больше… Ты открыл мне глаза, теперь я понимаю, что техника превращения камней в золото, серебро или драгоценные камни действительно не стоит ни того, чтобы ей учиться, ни того, чтобы ей учить».

Выслушав историю Сунь Буэр, Ма Даньян смутился и ничего не сказал. На следующий день Сунь Буэр предложила ему искупаться, но Ма Даньян с ужасом обнаружил, что вода в ванной кипит. Не веря своим глазам, он опустил палец в воду и тут же с криком отдернул руку.

— Эта вода слишком горячая! Я даже палец ошпарил! — воскликнул он. — Как же мы будем в ней купаться?! Но Сунь Буэр, будто не слыша его, скинула последние одежды и одним движением опустилась в кипящую воду, как если бы та была просто теплой.

— Как же так, брат? — сказала она, поудобней устраиваясь в ванной. — Ты столько лет практикуешь и до сих пор не достиг уровня мастерства, при котором тело невосприимчиво ни к холоду, ни к жару. Скажи мне, как так получилось?

— Не знаю, — отвечал подавленный Ма Даньян. — Мы же получили одни и те же наставления от одного и того же Учителя. А твои достижения настолько превосходят мои…

Сунь Буэр вышла из ванны, не спеша вытерлась, надела чистые одежды и затем проговорила:

— Все эти двенадцать лет я терпела лишения. В каких только условиях мне не приходилось практиковать! При этом я была вынуждена просить милостыню, чтобы не умереть с голоду, и довольствоваться хоть какой-нибудь крышей над головой. Комфортная жизнь не отвлекала и не отупляла мое сознание, а мое тело привыкло обходиться малым. Ты же, напротив, все это время жил в комфорте, у тебя роскошный дом, слуги исполняли любые твои прихоти, ты ни в чем не знал нужды. В результате твои чувства, твой ум и твое тело обленились и ты не практиковал так же усердно, как я.

— Ты права, — сказал Ма Даньян со вздохом. — Я уйду отсюда и буду странствовать. Буду искать Дао в скитаниях.

Поздно ночью он покинул свою усадьбу, переодевшись в даосские одежды. На следующее утро Сунь Буэр собрала слуг и приказала им распродать все имущество, а деньги раздать нуждающимся. Она знала, что Ма Даньян уже никогда не вернется в этот дом и на эти земли.

Ма Даньян покинул местность Нинхай и пошел на запад, в сторону Шэньси: прежде чем отправиться в странствия, он хотел посетить могилу Учителя. Через некоторое время он достиг гор Чжуннань и, уже приближаясь к могиле Ван Чунъяна, заметил, что перед ней стоит на коленях какой-то человек. Подойдя ближе, он узнал своего брата по Дао Цю Чанчуня. Радостно подбежав к нему, Ма Даньян заключил его в объятия, приговаривая:

— О, брат! Как ты? Что ты?

— Вот живу здесь, с тех пор как Учитель нас оставил, за могилкой ухаживаю, — отвечал Цю Чанчунь. — Но наставлений его я не забываю, стараюсь и сердце укрощать, и изначальную природу культивировать.

— Нет, брат, тут ты неправ. Наш Учитель обрел бессмертие и взошел на Небо, и если ты до сих пор придаешь столько важности его останкам, значит, он зря тратил свое время, обучая тебя. Пойми, его «смерть» была лишь способом избавиться от бренной оболочки, чтобы его дух мог свободно вознестись в Высший Мир. Разве ты забыл его слова: «Изначальная природа культивируется снаружи через благие поступки и изнутри — через растворение привязанностей». Если ты не можешь оставить свои привязанности, ты никогда не укротишь сердце.

Цю Чанчунь осознал свое невежество и сказал:

— Да, брат, это так. Спасибо тебе! Если бы не ты, я так и умер бы здесь в неведении.

— Да ладно, не благодари, — мягко сказал Ма Даньян. — Говорил же Учитель, что ты встретишь на своем пути больше трудностей и невзгод, чем остальные, и что тебе понадобится больше времени и практики, чтобы обрести Дао. Так что будь терпелив. Усмири свой ум, оставь гордыню, а я передам тебе то, чему научил меня Учитель.

В тот же день Цю Чанчунь отвел Ма Даньяна в селение Давэй, чтобы показать храм, возведенный в честь Ван Чунъяна. Ученики отдали дань почтения Учителю и отправились странствовать по предгорьям Чжуннани. Помня слова старшего брата, Цю Чанчунь вел себя скромно, не позволяя своему хаотическому сознанию играть с ним шутки и управлять его мыслями. Видя его искреннее желание обучаться, Ма Даньян в конце концов передал ему все знания, полученные от Ван Чунъяна. Цю Чанчунь начал усердно практиковать и прогрессировал день ото дня.

— Скоро зима, — однажды сказал Ма Даньян. — Пора бы нам двигаться к югу.

Они собрали свои скудные пожитки и отправились в путь по дороге, ведущей на юг. Вещей у них было немного. Цю Чанчунь имел с собой лишь то, что взял, когда понес гроб Учителя в Шэньси. А Ма Даньян тоже покидал свой дом в спешке и даже не взял свою подушку для медитаций. Так что подушка у них была одна на двоих, и, медитируя, они сидели на ней спина к спине.

Зима застала их на пути на юг. Как-то ночью, когда они остановились на ночлег в развалинах какого-то храма, начался сильный снегопад. К утру снегу выпало почти по пояс. Проснувшись, Цю Чанчунь вышел наружу, надеясь отыскать поблизости жилье и достать еды. Но оказалось, что они забрели в отдаленную местность, пустынную долину среди высоких гор, и где искать людей, было непонятно. А снег продолжал валить, порывы ветра сбивали с ног, так что ученики решили переждать ураган в храме и остались там еще на трое суток.

Глава 22

Цю Чанчунь с тоской взглянул на занесенные снегом окрестности и подумал: «Мой брат, он ведь из богатой семьи. Он, наверное, не привык к таким невзгодам, к голоду и холоду. Я должен пойти и раздобыть ему какой-нибудь еды!» И, стараясь не потревожить медитирующего Ма Даньяна, Цю Чанчунь выскользнул из храма. Все вокруг было занесено снегом. Время от времени со склонов окрестных гор с ужасающим ревом сходили лавины. Тропа, по которой братья пришли сюда, давно исчезла под сугробами высотой в человеческий рост. И, отказавшись от мысли добраться куда-нибудь сквозь эти снежные завалы, Цю Чанчунь уныло вернулся назад в храм. Ничего не оставалось, кроме как ждать, пока весь этот снег растает.

Цю Чанчунь решил скоротать время в медитации. Он уселся на их единственную подушку спиной к Ма Даньяну и попытался погрузиться в себя. Но не смог: мысли о том, как бы достать еды для Ма Даньяна, не шли у него из головы. Его мысли были настолько сильны и навязчивы, что были услышаны духом-хранителем храма. Видя, в каком бедственном положении оказались два даосских монаха, дух решил им помочь и посетил одного доброго крестьянина, который жил в скромной хижине в соседней долине. Явившись крестьянину во сне, дух сказал:

— Двое странствующих даосских монахов уже третий день сидят без еды, запертые снегом в моей пагоде. А ну, быстренько поднимайся и приготовь им чего-нибудь горяченького.

Старик тут же проснулся, кряхтя, поднялся с лежанки и начал будить свою жену, приговаривая: «Приснится же…» Он пересказал жене свой сон, и та, женщина впечатлительная и верившая во всяких божеств и духов, тут же бросилась на кухню готовить рис с овощами. От всей этой суматохи проснулись сын старика с невесткой, которые, узнав о сне, тут же вызвались идти искать этот полуразрушенный храм, чтобы передать приготовленную пищу монахам. Они действительно нашли заброшенную пагоду и благоговейно поднесли еду Ма Даньяну и Цю Чанчуню. Ма Даньян, не особо интересуясь, как эти люди узнали, что они попали в снежную западню, сердечно поблагодарил пришедших, быстро съел свою порцию и уже собрался было вернуться к медитации, когда Цю Чанчунь с загадочным и многозначительным видом сказал ему:

— Пути Дао неисповедимы. Ночью я все думал, как бы достать еды для тебя, даже медитировать не мог. И вот нам приносят еду…

Блаженное выражение мигом исчезло с лица Ма Даньяна:

— Ищущие Дао должны забыть о голоде. А ты думаешь только о еде! Ты вообще собираешься чему-нибудь учиться? В общем, с меня достаточно! Мы сейчас простимся и больше никогда не увидимся!

С этими словами он выхватил нож и быстрым ударом рассек их общую подушку для медитаций на две части.

— Вот, это тебе, — сказал он, вручая половину подушки опешившему Цю Чанчуню. — Трудись упорно и блюди себя — тогда все получится. — И быстро вышел из пагоды.

Цю Чанчунь бросился за ним, но Ма Даньян словно испарился. Цю Чанчунь побежал вниз по склону, зовя старшего брата, но лишь горное эхо было ему ответом. Начинало смеркаться. Вдруг Цю Чанчунь увидел в отдалении какой-то силуэт. Решив, что это Ма Даньян, он бросился вдогонку, но, приблизившись, увидел, что это просто дровосек, возвращающийся домой с вязанкой дров на плечах. Цю Чанчунь спросил его, не видел ли он даосского монаха. Но дровосек отвечал:

— Не знаю, я весь день дрова рубил, никого не видел. Кстати, уважаемый, — добавил он, — уже темнеет, скоро выйдут на охоту дикие звери, пойдемте-ка в мою хижину переночуем. А завтра утром продолжите поиски вашего друга.

— Не могу, — ответил Цю Чанчунь, — если я останусь тут на ночь, мне его уже не догнать. Знаете что, не могли бы вы залезть на то дерево и позвать его? Я буду вам благодарен до конца дней!

— Ну, хорошо, так и быть… — отвечал лесоруб после некоторого колебания. И, взобравшись на дерево, он стал кричать: — Даосский мастер! Остановитесь! Даосский мастер! Подождите!

И снова лишь горное эхо протяжно ответило ему.

Ма Даньян же, едва выйдя за порог храма, воспользовался своими магическими способностями, чтобы передвигаться под землей. И вскоре он покинул юго-запад Китая и направился в горы Гао, что в провинции Хунань в Центральном Китае. Там он достиг Дао и оставил царство смертных.

Цю Чанчунь понимал, что с уходом Ма Даньяна из семи учеников Ван Чунъяна он остался один. Помощи ждать больше было неоткуда, приходилось рассчитывать только на себя. Вспоминая слова Ма Даньяна, он твердо решил культивировать пустоту в мыслях, эмоциях и ощущениях. Чтобы всегда помнить об этом, он даже сочинил такое стихотворение:

О, если о воде иль пище
Помыслю я в минуту роковую,
То пусть ужасные болячки
Мой рот покроют.
Пусть истлеет тело,
А кости пусть степные волки лижут,
Коль мысль одна о неге и богатстве
В моем мозгу случайно зародится.
Пустым сосудом Истины безбрежной,
Что ничего внутри себя не держит,
Пусть буду я.

Цю Чанчунь нацарапал эти стихи на небольшой дощечке и каждый день медитировал перед ней.

Однажды, проходя через какой-то городок, Цю Чанчунь заметил чуть в стороне от дороги большой дом. Он подошел к дверям, постучал и стал звать хозяев, крича, что странствующий монах просит немного пищи. Двери открылись, и молодой слуга выдал Цю Чанчуню миску риса с овощами. Тот уселся прямо тут же на ступенях и принялся было за еду, но в этот момент из дома вышел пожилой господин и забрал миску прямо из рук Цю Чанчуня. Цю Чанчунь не возражал. Он лишь смиренно поклонился человеку и произнес:

— Уважаемый, если я вас чем-то обидел, то, пожалуйста, скажите чем — я извинюсь. Если же нет, то почему вы забрали у меня еду? Может, вы считаете, что я ее не заслуживаю, или вы просто недолюбливаете таких, как я?

Старик рассмеялся и сказал:

— Дело не в том, что я не желаю помочь тебе, а в том, что тебе не суждено получить мою помощь.

— Как это? — переспросил Цю Чанчунь. — Почему это мне не суждено получить от вас хлеба?

— А вот послушай, — ответил старик. — С детства я изучал гадание. И по твоему лицу я вижу, что тебе суждено умереть от голода. Более того, каждая пригоршня риса, которую ты сейчас съешь, только увеличит твои страдания. А раз это воля Небес, то к чему ей противиться?

— М-да… — протянул удрученный Цю Чанчунь. — Ну, хорошо, раз уж вы можете предсказывать будущее, скажите мне в таком случае, уважаемый, а смогу ли я достичь Дао в этой жизни?

Старик склонился к Цю Чанчуню и стал внимательно его рассматривать. Потом покачал головой:

— Нет. На твоем лице написано, что, пока ты живешь, тебе не достичь своей цели.

— О! — вскричал Цю Чанчунь в отчаянии. — Но, может быть, есть какой-нибудь выход?

— Нет! Предначертанное должно сбыться, — важно заявил старик, — как бы невероятно оно ни звучало. Я расскажу тебе пару историй, и, возможно, ты поймешь.

Во времена Враждующих Царств (475–221 гг. до н.э.) правителю царства Чу сказали, что он умрет от голода. Тот рассмеялся в лицо предсказателю и сказал, что это невозможно: ну как царь может умереть от голода? Однако некоторое время спустя его сыновья повздорили друг с другом из-за права престолонаследования. А старого царя заперли в его покоях, опасаясь, как бы он не принял чью-либо сторону. Весь дворец оказался втянут в междоусобицу, даже слуги и повара приняли сторону одного из принцев. О царе попросту забыли и семь дней не приносили ему еды. На восьмой день царь, измученный голодом, обнаружил, что под потолком, в перекрытии балок, птица свила гнездо и отложила несколько яиц. С трудом взобравшись наверх, он полез по балкам к гнезду в надежде утолить голод птичьими яйцами, но в тот самый миг, когда он протянул руку к гнезду, вернулась птица и принялась яростно его атаковать, защищая потомство. Гнездо упало, и, пока царь слезал вниз, разбившиеся яйца съели крысы. На девятый день царь умер от голода.

Другая история произошла с вельможей по имени Тан, который жил во времена династии Хань (206 г. до н.э. — 219 г. н.э.). Однажды господин Тан встретил предсказателя, который предрек ему смерть от голода. Тан был человеком суеверным, и поэтому происшедшее начисто лишило его покоя. Не зная, что делать, он сказал императору: «Государь, прорицатель сказал, что мне суждено умереть от голода. Вы знаете, что всю свою жизнь я честно служил стране. Я никогда не брал больше того, что мне полагалось, и всегда делился своим скромным достатком с теми, кто нуждался. И в результате я не накопил большого состояния и теперь опасаюсь, что, уйдя в отставку, начну нуждаться, и я и моя семья умрем с голоду». Император расхохотался: «Ты же образованный человек, Тан. И веришь словам предсказателей? Впрочем, не важно. Веришь ты или не веришь, но волноваться тебе не следует. Ты действительно служил мне верой и правдой, и я тебя награжу. Я пожалую тебе земли, богатые залежами железа. Так что ты и твои потомки никогда не будете знать недостатка в чем-либо».

В течение следующих десяти лет доход господина Тана вырос с тысячи до миллиона монет в год. Столичные вельможи с завистью обсуждали его историю. Вы, наверное, хотите спросить, как этот купавшийся в золоте человек мог умереть от голода? А вот послушайте. Император вскоре умер от неизлечимой болезни, и через двенадцать лет после этого трон унаследовал его сын. Для придворной знати это была отличная возможность подрезать крылышки Тану. Они сказали молодому императору, что тот якобы тратит свое баснословное состояние, чтобы покупать оружие и тренировать армию в надежде свергнуть императора и захватить трон. Поддавшись влиянию своих приближенных, император приказал арестовать Тана и бросить его в темницу. Ну а дальше все было просто: придворные подкупили тюремных стражей, и те семь дней не давали Тану есть и пить. На восьмой день один из охранников сжалился над узником и принес ему миску супа. Однако не успел Тан сделать и глотка, как кто-то резким ударом ноги выбил суп из его рук. Это начальник стражи заметил отсутствие охранника и решил выяснить, в чем дело. Так господин Тан и умер от голода в тюрьме.

Еще есть история про двух отшельников Бо И и Шу Ци, также заранее знавших о своей судьбе умереть от голода. Они отказались служить императору и уморили себя голодом в горах. Так что, если судьбой предначертано умереть от голода, этого не избежать.

Выслушав эти истории, Цю Чанчунь крепко задумался и в молчании побрел прочь. Он решил смириться с предначертаниями Неба и последовать примеру двух отшельников, проживших свои короткие жизни в соответствии с тем, что было назначено им судьбой. Он побрел на запад — по направлению к горам, в которых Бо И и Шу Ци уморили себя голодом. Там он увидел глубокое ущелье, прорезанное в скалах стремительной горной рекой. Русло было порожистым, и посреди него тут и там торчали большие скальные выступы, преграждая путь свирепым потокам, ощетинившимся белой пеной. Цю Чанчунь спустился на самое дно ущелья, а затем взобрался на одну из скал посреди бушующего русла горной реки. Девять дней сидел он на этой скале, ожидая смерти от голода и жажды. И большинство людей действительно умерли бы в такой ситуации, но Цю Чанчунь уже какое-то время практиковал даосские методы и достиг определенных изменений в своем теле. Так что девять дней без воды и пищи не только не ослабили его, но, наоборот, прояснили его ум и обострили его чувства.

На десятый день в горах прошел сильнейший ливень. Река резко поднялась, и ее ревущие воды с сокрушающей силой катились по ущелью, подбираясь к тому месту, где сидел Цю Чанчунь, и все чаще обдавая его ледяными брызгами. Но он решил сидеть здесь до конца, решив, что, если не умрет от голода, так погибнет в бушующих водах. Вода подбиралась все ближе. И вдруг в потоках воды Цю Чанчунь заметил плывущую ветку. Ветка постепенно приближалась, а затем каким-то непостижимым образом река выкинула ее прямо к ногам молодого монаха. На ветке был большой красный персик. «Как странно, — подумал Цю Чанчунь. — Эта ветка как будто взялась из ниоткуда, она словно была рождена этими бушующими водами, чтобы быть выброшенной к моим ногам. Может быть, это знак, чтобы я поел?» И с такими мыслями он взял персик и надкусил его. Тот был настолько восхитителен, что Цю Чанчунь и не заметил, как съел его полностью. В тот же миг его тело заполнила животворящая энергия, воды реки схлынули и засияло солнце. Цю Чанчунь решил, что это знак богов: пока ему не суждено ни умереть от голода, ни погибнуть в наводнении. Обрадованный, он поднялся и зашагал по тропе, выводящей из ущелья.

Глава 23

Цю Чанчунь покинул ущелье и зашагал на восток по направлению к горам Тайшань. Там он нашел небольшой храм, затерянный высоко в горах, среди безлюдных скал. Войдя внутрь, он лег на пол около алтаря и закрыл глаза. Так прошло девять дней, на протяжении которых Цю Чанчунь не притрагивался к пище и воде. На десятый день снаружи послышались голоса. Шум становился все отчетливей, и вскоре уже можно было различить звуки шагов нескольких человек. Цю Чанчунь повернулся к двери и увидел коренастого мужчину, входящего во двор храма со словами:

— Я разгребу тут немного, чтобы мы могли сварганить ужин.

Тут мужчина заметил Цю Чанчуня, но, видимо, вид изнуренного голодом даосского монаха в заброшенном храме не вызвал у него интереса, поскольку он как ни в чем не бывало отправился собирать хворост для костра. Звук голосов и шум снаружи все усиливались: к храму подходили все новые люди, неся кухонную утварь и всякий скарб. Они расселись во дворе и принялись стряпать. До Цю Чанчуня долетал запах еды, но он продолжал спокойно сидеть, отвернувшись к алтарю. Кто-то из пришедших закричал:

— Братья! Поднимайте чарки, отметим наш успех! Давненько мы не брали зараз столько добычи. Когда мы ее поделим, никто не останется внакладе!

Говорящего звали Чжао Би, и он был главным среди собравшихся. Чжао Би и его «братья» были шайкой разбойников, использовавших этот заброшенный храм в качестве укрытия. В тот день они удачно ограбили торговый караван и теперь собирались отпраздновать свой успех и поделить добычу. Чжао Би и его друзья стали грабителями после того, как были изгнаны из своих домов в результате незаконных махинаций продажных чиновников. Поначалу они стали промышлять разбоем от безысходности, не имея денег для того, чтобы начать честное дело. Но постепенно жизнь за чертой закона вошла у них в привычку, а стремление вернуться к простому труду мало-помалу угасло.

Прозвучало еще несколько тостов, и тут один из разбойников, тот самый крепыш, что заметил Цю Чанчуня, сказал Чжао Би:

— Послушай, брат. Много неугодного Небу натворили мы, живя своей бесшабашной жизнью. И я не сомневаюсь, что за это нас ждет возмездие после смерти. Так может, сделаем что-то хорошее, чтобы хоть немного облегчить нашу карму? Тут за алтарем сидит даосский монах, и судя по его виду, он полумертв от голода. Давайте дадим ему поесть и спасем ему жизнь: ведь говорят, что Небо не забывает добрые дела по отношению к праведникам.

— Ха! — вскричал уже захмелевший Чжао Би. — А ведь это неплохая идея, толстяк. Накормить монаха! И пусть потом он помолится за нас богам, а то уже чувствую, как карма давит мне на плечи своим непомерным грузом.

Чжао Би поднялся и, покачиваясь, пошел к тому месту, где лежал Цю Чанчунь, а остальные последовали за ним. Он протянул монаху миску риса с лапшой, но Цю Чанчунь отказался есть. Привыкший доводить задуманное до конца, Чжао Би без лишних слов схватил одной рукой Цю Чанчуня за подбородок, а второй стал брать еду из миски и запихивать даосу в рот. Цю Чанчунь непроизвольно глотнул, но затем, высвободившись, выплюнул остатки еды и сказал:

— Зачем вы меня мучаете? Каждый проглоченный кусок только усугубит мои страдания. Если вы хотите помочь, просто оставьте меня в покое.

— Ах ты неблагодарный! — вскричал один из разбойников. — Мы пытаемся помочь тебе, а ты не хочешь принять нашу доброту. Ну что ж, раз ты такой упрямый, мы поможем тебе умереть!

И с этими словами он выхватил нож и приставил его к горлу Цю Чанчуня.

— Если ты хочешь убить меня, — ответил тот, — воткни свой нож мне в живот. Вы заставили меня съесть пищу, которой я не хотел, так что вспорите мне брюхо и достаньте ее.

Разбойник уже занес было руку, чтобы пырнуть Цю Чанчуня, но в этот момент Чжао Би выбил у него нож.

— Не надо, — сказал он. — Не будем убивать этого чудака. Он смелый малый, да и к тому же вы разве не знаете, что карма, заработанная убийством праведника, будет преследовать всю вашу семью в нескольких поколениях?

— Кстати, — обратился он затем к Цю Чанчуню, — а почему ты хочешь умереть, странный даосский монах?

— Я встретил одного предсказателя, — отвечал тот, — и он сказал, что я умру от голода. И еще то, что человек не должен противиться предначертанному судьбой. Вот я и решил по примеру мудрецов Бо И и Шу Ци уморить себя голодом.

Дружный хохот был ответом на эту исповедь. Чжао Би, все еще с трудом сдерживая смех, сказал:

— Мастер, ты действительно веришь в пустые россказни предсказателей? Да забудь ты об этом. Найди какой-нибудь уединенный храм, возьми ученика. Хочешь, мы дадим тебе денег, чтобы ты мог спокойно жить и медитировать сколько душе угодно?

Чжао Би взял несколько серебряных монет, положил их в мешочек и протянул Цю Чанчуню. Но монах покачал головой и сказал:

— Я ценю вашу доброту, однако я дал обет не принимать от других людей деньги и имущество.

Он достал свою дощечку и показал ее разбойникам. Несколько лет назад, после расставания с Ма Даньяном, Цю Чанчунь выцарапал на ней слова, которые должны были напоминать ему о цели его практики: опустошить ум от мыслей и желаний.

— Но мы же даем тебе денег по нашей собственной воле, — сказал Чжао Би. — Здесь нет твоей вовлеченности и жажды обладать. Почему бы тебе не принять наш подарок?

— Не заслуживаю я вашего подарка, — сказал Цю Чанчунь. — Дело в том, что в прошлых жизнях я не подавал тем, кто нуждался. Поэтому сейчас я должен выплатить то, что задолжал в прошлых жизнях. Если я приму что-то от вас, это лишь добавит мне кармических воздаяний. Закон кармы гласит: все, что мы делаем, имеет последствия. Если ты забрал что-то у кого-то, то должен будешь вернуть. Если ты помог кому-то, то это воздастся тебе сполна.

Услышав эти слова, Чжао Би погрустнел.

— Если это так, уважаемый, — сказал он, — то всех нас в следующих жизнях ждут суровые кармические воздаяния, поскольку мы лишь крали и грабили.

— Не обязательно, — сказал Цю Чанчунь. — Вы грабите, потому что в прошлых жизнях вас самих грабили и обходились с вами нечестно. И те, кто это делал с вами, теперь получают возмездие. Но если вы продолжите грабить других после того, как они полностью расплатятся за свои прегрешения, то сами заработаете плохую карму для себя и своих семей (*).

* В большинстве случаев это более чем спорное рассуждение, поскольку так можно оправдывать многие свои неправильные действия. Следует понимать, что просветленный Мастер видит истинное положение вещей и говорит так, как оно есть в данной конкретной ситуации, поэтому нельзя применять сказанное ко всем внешне подобным случаям.

— Ну, похоже, мы уже получили все нам причитающееся за невзгоды в прошлых жизнях, — сказал Чжао Би, взглянув на гору добычи. — И если мы продолжим грабить, то нам придется расплачиваться за это в следующих жизнях. Так что пора прекращать. — И, обращаясь к Цю Чанчуню, он сказал: — Спасибо, монах, вразумил ты нас. Не встреть мы тебя, в следующих жизнях нам пришлось бы несладко.

Чжао Би поднялся и обратился к разбойникам тоном, не допускающим возражений:

— Значит так, братцы! С этого момента мы прекращаем грабить. За годы удалой жизни мы неплохо нажились, так что теперь можем вложить эти деньги в дело и начать честную жизнь.

Бывшие разбойники закивали в знак согласия. Когда на следующее утро они собрались уходить, Чжао Би подошел к Цю Чанчуню и сказал:

— Спасибо тебе, монах. Вовек не забуду. Может быть, мы снова встретимся в следующей жизни, и тогда я стану твоим учеником.

Уныло шагал Цю Чанчунь вниз по склону горы… Дважды он пытался уморить себя голодом, и дважды случалось что-то, не позволявшее ему умереть.

В течение следующих нескольких месяцев Цю Чанчунь занимался тем, что выпрашивал мелочь на улицах. В конце концов ему удалось скопить достаточно денег, чтобы купить железную цепь, и он потащил ее в дремучий лес на горе Тайшань. Там он выбрал место с особенно высокими деревьями и, взобравшись на одно из них, прикрепил один конец цепи к толстой ветке. Второй конец он прикрепил к собственной шее. «Здесь меня никто не остановит, и в этот раз я точно умру!» — думал Цю Чанчунь. Но в это время духи места предупредили Владыку звезды Тай-бай, и тот в образе собирателя трав материализовался прямо под деревом, на котором Цю Чанчунь собирался повеситься.

— Эй, юноша, — крикнул он снизу Цю Чанчуню, — может, не надо? Что ты такого натворил, что собираешься свести счеты с жизнью?

Цю Чанчунь вздрогнул и посмотрел вниз.

— Не твое дело, старик, — огрызнулся он, раздосадованный тем, что кто-то нашел его и в этой глуши.

— Ну не скажи, — ответил собиратель трав. — Я даос, и вопрос жизни или смерти разумного существа мне не безразличен. Для Дао ценна жизнь любого создания. Так что расскажи мне, почему ты хочешь лишить себя этой величайшей ценности?

— Ну хорошо, я расскажу тебе, — ответил Цю Чанчунь, понимая, что от старика просто так не отделаться. — Один предсказатель, читающий судьбу человека по его лицу, сказал мне, что я умру от голода и не достигну просветления в этой жизни. А поскольку ничего другого в этом мире мне не нужно, я решил покинуть его. В соответствии с Волей Небес я уже пару раз пытался уморить себя голодом, но каждый раз мне что-нибудь мешало. Так что я пришел сюда, чтобы повеситься. И собираюсь сделать это прямо сейчас, пока опять кто-нибудь не вмешался, — резко закончил он, выразительно глядя на старика.

— То есть ты решил умереть, — не унимался собиратель трав, явно пропустив последнюю фразу Цю Чанчуня мимо ушей, — лишь потому, что поверил словам какого-то человека? А может, слова другого человека вернут тебя в чувство? Знаешь, твой ум полон омрачений, заслоняющих свет твоей истинной мудрости. По своей глупости ты готов расстаться не только с жизнью, но и, как следствие, с шансами стать Бессмертным. Послушай, что я тебе скажу, и, может, чудовища, заполонившие твой ум, оставят тебя.

Старик уселся под дерево, жестом приглашая Цю Чанчуня последовать его примеру. Тот нехотя спустился с дерева и сел рядом.

— Так вот, — продолжил старик, — то, что написано на твоем лице, не может по-настоящему определять твою судьбу. Ведь это всего лишь лицо, а не истинное отражение твоего духа, которым и определяется твоя судьба. Так что склонности человека, определяемые предсказателями по лицу, лишь в незначительной степени влияют на его судьбу. Основное — в сердце человека. Если жестокий человек сможет укротить свой нрав или, наоборот, добрый по каким-то причинам ожесточится, то и внешний облик поменяется. А лицо показывает лишь то, к чему человек больше склонен в настоящий момент. Наша судьба определяется нашими действиями. Человек, которому предначертано прожить долгую жизнь, может умереть насильственной смертью, если начнет творить зло. Все в наших руках. Те, кто умирает от голода, в прошлых жизнях были скрягами, помешанными на запасах еды, либо грабили амбары, либо отказывались помогать голодающим. И возмездие неминуемо. Что же касается тебя, то тебе предначертано следовать пути Дао, но ты слишком привязан к внешним вещам, и это может все разрушить. Тебе как практикующему следует знать, что каждый может достичь бессмертия — это лишь вопрос усилий. И успех здесь определяется не какой-то «судьбой», написанной на лице, а твоим усердием и настойчивостью.

Слова старика стали для Цю Чанчуня как ушат холодной воды, как пробуждение от кошмара. Все теперь обрело смысл. «Каким же дураком я был! — думал он про себя. — Как я мог быть настолько слеп! Я просто помешался насчет этой смерти. Ну хорошо, теперь я продолжу занятия и постепенно достигну Дао».

Глава 24

Собиратель трав помог Цю Чанчуню высвободить шею из цепи. Тот поблагодарил его и сказал:

— Сударь, если бы не вы, я все еще был бы во власти демонов собственного ума. Я никогда не забуду того, что вы сделали для меня.

— Да ладно, не благодари, — весело отозвался собиратель трав. — Я же не денег тебе дал, мы просто поговорили. А ты уж сам решил, принимать мои слова всерьез или нет. Так что из лап демонов собственного разума ты освободил себя сам, просто осознав всю глупость этого твоего навязчивого желания умереть.

И, сказав эти слова, старичок исчез.

Уже ничему не удивляясь, Цю Чанчунь огляделся по сторонам. Все вокруг предстало перед ним в новом свете: под лучами солнца лес заиграл яркими красками, воздух был чист и наполнен ароматами. С глаз Цю Чанчуня как будто спала пелена, и беспредельные дали открылись перед ним. Оставив свои нездоровые мысли, он с новой силой и энергией взялся за практику. Демоны, населяющие наш ум, играют опасные игры с нашими мыслями, и Цю Чанчунь испытал это на себе, едва не лишившись жизни. Если не искоренить источник проблем, то даже вмешательство Неба не поможет победить этих демонов. И от них не избавиться, просто куда-то уехав: ведь от себя не убежишь. Но, к счастью для Цю Чанчуня, Владыка звезды Тай-бай помог ему искоренить причину его омрачений, а уж затем он сам преодолел иллюзии, порожденные его впавшим в заблуждение сознанием.

Цю Чанчунь покинул лесистые склоны горы Тайшань и побрел на юг. Одним жарким днем в разгар лета он подошел к реке, берега которой были усыпаны множеством камней. Река была спокойной и широкой, но по ее виду нельзя было сказать, насколько глубоки ее воды. Цю Чанчунь прошелся взад-вперед по ее берегам, недоумевая, почему нигде нет моста или переправы. Соображая, как бы ему переправиться на другой берег, он вдруг заметил, что к реке приближаются какие-то люди. Цю Чанчунь поспешил к ним навстречу и вежливо спросил:

— Я хочу перебраться на другой берег реки. Подскажите, пожалуйста, где здесь мост или переправа.

Мужчины расхохотались:

— Ты, должно быть, не местный, монах. Эта река очень мелкая, и во многих местах ее можно перейти вброд. Поэтому тут никогда не было ни моста, ни переправы. Идем с нами, мы покажем тебе, где можно перейти.

И действительно, недалеко находилось место, где вода едва достигала пояса. Цю Чанчунь перешел реку и в раздумье уселся на камнях. «Ну да, местные знают, где находится брод, — думал он, — а если человек пришел издалека, то как ему найти способ переправиться через реку? Кроме того, для людей пожилых и слабых перейти реку вброд будет задачей не из легких. Я смогу принести пользу другим, если останусь здесь и буду переносить людей через реку».

Верный своему решению, Цю Чанчунь построил небольшую хижину рядом с бродом и поселился в ней. Каждый день он занимался тем, что переносил людей через реку. Чтобы прожить, он время от времени просил милостыню в ближайших деревнях — в дополнение к скромному вознаграждению, что давали ему благодарные путники за его тяжкий труд. Однако сам он никогда не спрашивал платы, принимая лишь то, что люди сами жертвовали ему. И даже если вознаграждения не было, он все равно радостно делал свою работу.

На протяжении шести последующих лет Цю Чанчунь переносил людей через реку — в любую бурю, дождь и ветер. О нем пошел слух как о Бессмертном, и люди стали приходить, чтобы выказать ему свое почтение. Однажды в медитации его дух вышел из тела и, прежде чем вернуться, долго путешествовал. Теперь Цю Чанчунь понял слова Ван Чунъяна: «Твои невзгоды завершатся лишь после того, как ты придешь к реке, текущей через множество порогов». Так, на этой реке, он и достиг просветления.

Один из дней на реке был особенно ненастным. Резкий, порывистый ветер нес по реке белые клочья пены. Выглянув в окно своей лачуги, Цю Чанчунь сказал сам себе: «Вряд ли кто-то отважится путешествовать в такой день…» Но в этот момент в дверь постучали. На пороге стояли трое мужчин, одетых в форму офицеров стражи. Один из них сказал:

— Перенеси-ка нас через реку, братец. У нас важное задание, и мы очень торопимся, поскольку завтра должны прибыть в муниципальный суд.

— Мы добыли голову самого известного разбойника в округе, — добавил второй офицер, — и завтра должны продемонстрировать ее в суде.

Третий офицер вытащил из-за спины окровавленный мешок, собираясь продемонстрировать Цю Чанчуню его содержимое. Но тот жестом показал, что в доказательствах не нуждается. — Без проблем, я перенесу вас на другую сторону.

Все четверо подошли к реке. Вода сильно поднялась и была уже совсем не по пояс. Когда Цю Чанчунь вошел в реку, оказалось, что вода доходит ему до шеи. Но он твердо пошел через бушующие воды и перенес на другой берег на своей спине одного за другим двух стражников. Когда же он собрался вступить в воду с третьим офицером на своей спине, тот запричитал:

— Я ужасно боюсь утонуть, у меня врожденный страх воды. Умоляю, идите очень осторожно!

— Не волнуйтесь, — ответил Цю Чанчунь, — обхватите руками мою шею и крепко держитесь.

Они начали переходить реку, и Цю Чанчунь чувствовал, как человек на его спине дрожит от страха. На самой середине реки стражник вдруг соскользнул со спины Цю Чанчуня и упал в воду. Но Цю Чанчунь быстро выловил его в пенящихся волнах и снова взвалил себе на спину.

— Постарайтесь успокоиться, и будет не так страшно, — сказал он стражнику, бывшему буквально вне себя от страха.

— О нет! — запричитал тот. — Жизнь-то моя на этот раз вроде спасена, но я потерял мешок с головой разбойника! Он уплыл, когда я свалился в воду. Они отрубят мою голову, если я не предъявлю в суде доказательств того, что разбойник убит!

Цю Чанчунь молча дотащил незадачливого офицера до другого берега и там сказал всем трем стражникам:

— Как я понял, чтобы спасти себя от наказания, вам просто нужна какая-то голова. Берите мою. Отрежьте ее, измажьте в крови и завтра покажете в суде.

— Ну нет, — ответил третий офицер, — я не смогу убить невиновного человека. Тем более что вы только что спасли мою жизнь.

— Ну что ж, — спокойно сказал Цю Чанчунь, — если вы не можете отрезать мне голову, я сам сделаю это для вас. С этими словами он резко выхватил из ножен офицера меч и замахнулся, чтобы отсечь себе голову. Но тут с Неба прогремел голос:

— Цю Чанчунь, не смей убивать себя! И верни нам меч.

Цю Чанчунь посмотрел вверх и увидел радужное облако, на нем стояли трое стражников, которых он только что перенес через реку. Они сказали:

— Цю Чанчунь, мы — Чиновники Трех времен года и Хранители Небесного, Земного и Водного Царств. Проявленное тобой самоотречение тронуло Небожителей, и они даруют тебе бессмертное тело и бессмертный дух. Через семь лет ты взойдешь на Небо, во дворец Небесной Императрицы.

Цю Чанчунь шагнул вперед и обнаружил, что находится во дворце Небожителей. Он поклонился Чиновникам Трех времен года и вернул им меч.

Вновь очутившись на земле, он подумал: «Теперь, когда я достиг бессмертия, хотел бы я знать, что скажет мне предсказатель, нагадавший мне смерть от голода несколько лет назад». И Цю Чанчунь отправился в ту деревню, где жил пресловутый гадатель. Добравшись до селения, он постучал в дверь того самого дома. Дверь открыл юноша, оказавшийся тем самым слугой, что когда-то подал ему миску с едой. Узнав Цю Чанчуня, юноша изумился и сказал:

— О! Я рад, что вы все еще живы.

— Не поверишь, но я тоже этому рад, — ответил тот. — Отведи-ка меня к хозяину, хочу прояснить с ним пару вопросов.

— Помните меня? — спросил Цю Чанчунь, когда юноша привел его к предсказателю.

— Что-то не припоминаю, память уже не та, — ответил тот. — Лицо вроде знакомое, но кто вы такой, ума не приложу.

— Сударь, несколько лет назад я просил милостыню у дверей вашего дома. Вы посмотрели тогда на мое лицо и сказали, что мне предначертано судьбой умереть от голода.

— Точно! — воскликнул предсказатель. — Даосский монах!

— Так вот, сударь. Ваше пророчество не сбылось. Я не только не умер от голода, но и обрел просветление.

Предсказатель расхохотался.

— Да нет же, даосский мастер, — ответил он, — я не ошибся тогда. Просто несколько лет назад на вашем лице были отметины, предрекающие вам смерть от голода. Но сейчас эти признаки пропали с вашего лица. Теперь на нем написано, что вам суждено стать Бессмертным и что вы станете главой большого монастыря, пожалованного вам самим императором, а ваши ученики разнесут ваше Учение по всему миру.

Цю Чанчунь почувствовал себя пристыженным. Он пришел сюда, движимый недобрым намерением разоблачить лживые слова предсказателя. Но сейчас он осознал весь смысл сказанного собирателем трав: наше лицо есть лишь отражение нашего сознания, и если сознание меняется, то меняется и лицо. Судьба и карма не назначаются Небом, а определяются действиями человека.

Цю Чанчунь покинул дом предсказателя и остановился на ночлег в заброшенном доме. Пока он медитировал, в окно дул сильный ветер, нагнавший туману, плотной пеленой окутавшего Цю Чанчуня. И в этом тумане демоны разума вновь завладели Цю Чанчунем, сознание которого, как показал случай с предсказателем, еще не было полностью избавлено от нечистых намерений. Свирепый тигр возник прямо перед ним, и его ужасный рык сотряс стены дома. Но, помня слова Ван Чунъяна, Цю Чанчунь продолжал медитировать, как будто ничего не происходит. Затем тигр пропал и появился молодой монах-послушник, говоря: «Мой учитель Ма Даньян направляется сюда. Разве вы не подниметесь, чтобы встретить его?» Мальчик исчез, и Цю Чанчунь увидел знакомую фигуру Ма Даньяна, идущего по горной тропе. Цю Чанчунь вслух произнес:

— В Дао нет привязанностей. Если он идет, пусть приходит. Если уходит, то пусть уходит.

Образ Ма Даньяна растаял, а на его месте возникла целая толпа народу: мужчины и женщины, молодые и старики. Они говорили Цю Чанчуню: «Даосский мастер, вы переносили нас через реку и в солнце, и в дождь. Мы все вместе собрали тут мешок риса и сумку золота. Приходите забрать свое вознаграждение, и вам хватит этого на всю жизнь».

Цю Чанчунь проигнорировал и это и продолжил медитацию. Образ толпы растворился, и перед ним появилась молодая девушка. Она была одета в лохмотья, а ее руки и ноги были в синяках. Девушка говорила ему: «Добрый человек, пожалуйста, отведите меня в дом моего дяди. Моя мачеха избила меня и выгнала из дому. Если вы поможете мне, мой дядя щедро вознаградит вас». Но Цю Чанчунь продолжал сидеть, как будто ничего не происходит. Образ девушки померк, и взамен появилась невестка Цю Чанчуня. Вся в слезах, она говорила: «Твой старший брат умер от неизвестной болезни, а твой дядя забрал все имущество твоего отца. Он выгоняет нас из дому и дал нам три дня, чтобы собрать пожитки. Мне с детьми некуда идти. Пожалуйста, быстрее возвращайся и восстанови справедливость». Тут же появились его племянники и племянницы; они тянули Цю Чанчуня за рукава и говорили: «Дядя, дядя, пожалуйста, возвращайся домой. Наш папа умер. Если ты нам не поможешь, мы все пойдем по миру». Но Цю Чанчунь не прерывал медитации. Образы невестки и племянников растворились. Вскоре после этого рассеялся и туман. Лишь время от времени шуршали на ветру сухие листья. И тут в безмятежности ночи внезапно раздался раскат грома. Цю Чанчунь посмотрел на небо и увидел, что Небесные Врата открыты и к нему летит аист, неся на своей спине двух детей. Аист подлетел ближе, и дети пригласили Цю Чанчуня взойти вместе с ними на Небо.

Глава 25

Цю Чанчунь подумал: «Чиновники Неба, Земли и Воды сказали мне, что я должен заниматься еще семь лет, прежде чем достигну бессмертия. Значит, аист и эти дети всего лишь иллюзия. Демоны разума вновь играют со мной злые шутки». В тот же миг видение пропало, и Цю Чанчунь обнаружил, что, как и прежде, сидит один в заброшенном доме. Он выглянул наружу: на темном небе высыпали звезды и сияла луна. Цю Чанчунь подумал: «Лишь только я затаил обиду и вознамерился пойти к предсказателю и вывести его на чистую воду, демоны разума вновь вернулись ко мне. Если я не найду способ растворить эти омрачения, мне не удастся полностью избавиться от энергии Инь в моем теле, и я никогда не достигну тела Чистого Ян (*)».

* Термин «Тело чистого Ян» или «Янский Дух» некоторых практикующих приводит к мысли о необходимости избавления от энергии Инь в физическом теле, и это является достаточно распространенной ошибкой. В физическом теле должен быть баланс энергий Инь и Ян, в противном случае могут быть проблемы со здоровьем. Избавляться необходимо от Инь-ских (т.е. темных, отрицательных) качеств души: омрачений, невежества, негативных качеств характера и т.п..

После долгих размышлений Цю Чанчунь составил план действий. Он нашел небольшой холм и построил у его подножия соломенную хижину, а рядом положил большой булыжник. Всякий раз, когда его одолевали иллюзорные видения, он брал булыжник и вкатывал его на холм, а затем отпускал, позволяя ему скатиться обратно вниз. А сам возвращался в свою хижину медитировать. И в течение трех лет всякий раз, когда иллюзии овладевали его сознанием, он катил камень вверх по склону — до тех пор, пока полностью не очистил свой разум от остатков эго.

Однажды ночью в медитации у Цю Чанчуня возникло предчувствие, что он должен пойти в деревню и предупредить одного из жителей о грозящей ему опасности. Он доверился своей интуиции и пришел в деревню, что стояла на берегах реки. В той деревне жил один обеспеченный человек по имени Ван Юнь. Ван Юнь владел большей частью окрестных земель и сдавал их внаем местным земледельцам. Самый богатый человек в деревне, он по натуре был скупым и жестоким. Если его арендаторы не могли уплатить ему в срок, он заставлял их продавать скот и зерно. Деньги в долг он давал под очень высокий процент, загоняя крестьян в такое безвыходное положение, что те были вынуждены продавать своих детей, если не могли вовремя вернуть деньги. Понимая, что их хозяин полностью заправляет всей деревней, слуги Ван Юня притесняли крестьян и торговцев, грабили магазины и амбары, насиловали молоденьких девушек и обирали беззащитных стариков и женщин.

Дом Ван Юня стоял у самой реки и был окружен садом, с возвышений и беседок которого открывался живописный вид на поросшие ивами берега. А поодаль от реки, на краю земель Ван Юня, возвышался небольшой холм. Кто-то из предков Ван Юня распорядился возвести на нем храм в честь Гуань Инь. Предыдущие поколения семьи Ван часто посещали его, но теперь он стоял заброшенным, поскольку Ван Юнь презирал буддизм и даосизм. Именно в этом теперь покинутом храме и поселился Цю Чанчунь, прибыв в деревню. Каждый день он ходил к дому Ван Юня и просил еды, и каждый день слуги выгоняли его вон. Но на двенадцатый день, вопреки обыкновению, дверь Цю Чанчуню открыла молодая служанка по имени Чунь Хуа. Быстро оглядевшись и убедившись, что никто их не видит, она украдкой протянула Цю Чанчуню миску маньтоу — паровых пампушек.

— Пожалуйста, возьмите, — быстро проговорила она, — и молю вас, мастер, поскорей уходите, пока вас не увидел хозяин, — и тут же скользнула назад в дом, спешно закрыв за собой дверь.

Следующие два дня ситуация повторялась: Чунь Хуа украдкой выносила Цю Чанчуню рис, лапшу и пампушки. Но на третий день, когда Цю Чанчунь только занес руку, чтобы постучать, дверь резко отворилась — на пороге стоял Ван Юнь в сопровождении слуг. Цю Чанчунь сказал:

— Стремление к славе и успеху разрушат вашу жизнь. Ваш ум освободится от беспокойства, только если вы сможете преодолеть свою привязанность к материальным ценностям. Ведь золото и серебро с собой в могилу не унести, и все, что вам останется в смертный час, — лишь следы слез на ваших щеках.

Намерением Цю Чанчуня было дать понять Ван Юню, что, если тот не прекратит своих злодеяний, его ждет большое несчастье. Но вместо того чтобы внять словам даоса, Ван Юнь, злобно сверкнув глазами, сказал:

— Что за чушь ты несешь, негодный монах? Мне не нужны ваши буддистские и даосские наставления. Убирайся прочь, пока я не спустил на тебя собак!

— Сударь, — мягко ответил Цю Чанчунь, — я просто проходил через вашу деревню, и все, о чем я прошу, — это немного еды.

— Ха-ха-ха! — расхохотался Ван Юнь, глядя на своих слуг. — Этот монах хочет есть. Давайте-ка накормим его! Он что-то шепнул одному из слуг, и тот сбегал в конюшню и вернулся с лопатой лошадиного навоза. Ван Юнь взял у него лопату и вывалил содержимое на Цю Чанчуня со словами:

— Вот тебе твой ужин!

Тот остался невозмутимым и лишь сказал:

— Не стоит издеваться над бедным старым монахом. Все это время Чунь Хуа стояла за колонной. Ей было невыносимо видеть жестокое обращение своего хозяина и его слуг с этим нищим монахом. После ухода Ван Юня она подбежала к Цю Чанчуню и пролепетала:

— Мастер, вот тут несколько рисовых лепешек. Возьмите их, чтобы вам не пришлось голодать сегодня ночью.

— Сегодня я пришел не за едой, — ответил Цю Чанчунь, — я пришел предупредить твоего хозяина, что, если он не оставит своих неправедных дел, беда придет в его дом. Но он не внял предостережениям, и теперь закон кармы позаботится о том, чтобы он не смог избежать того, чего заслуживает. Но поскольку ты не участвовала в его злодеяниях, мое предупреждение теперь относится к тебе. — Цю Чанчунь увлек девушку к группе растущих неподалеку деревьев и зашептал ей на ухо: — Если ты увидишь, что глаза львов у входа в дом стали красными, тут же беги в храм Гуань Инь и оставайся там, на холме, около двух часов. Что бы ни происходило, не возвращайся в дом Ван Юня в течение этого времени! — Сказав это, Цю Чанчунь исчез.

Чунь Хуа вернулась в дом. Внешне она вела себя, как будто ничего не произошло, но слова Цю Чанчуня не выходили у нее из головы. Каждое утро она выходила из дома и проверяла глаза двух каменных львов, установленных у парадного входа. Так продолжалось два месяца. Однажды, когда она, как обычно, шла проверить глаза львов, ее остановил мальчик-пастушок и спросил:

— Простите меня за любопытство, но вот уже два месяца каждое утро, когда я выгоняю коров в поле, я вижу, что вы зачем-то идете к этим львам и внимательно их осматриваете. Что в них такого особенного?

— Мальчик, — ответила Чунь Хуа, немного смутившись, — дело в том, один даосский монах, приходивший сюда просить милостыню, сказал мне, что, как только глаза львов станут красными, я должна немедленно бежать в храм Гуань Инь и оставаться там по меньшей мере два часа. Вот почему я проверяю глаза этих львов каждое утро.

Услышав ответ Чунь Хуа, пастушок лишь мило улыбнулся, а про себя подумал: «А не подшутить ли мне над этой служанкой?» Той же ночью он раздобыл где-то красной краски и покрасил ею глаза львов, а сам спрятался за деревом неподалеку, чтобы не пропустить утреннего прихода Чунь Хуа. А она тем временем лежала в постели и не могла заснуть. Непонятно почему ее сердце бешено колотилось. Девушка села на кровати, и холодная испарина выступила у нее на лбу. Внезапно ей в голову пришла мысль: «Пойду-ка проверю глаза львов!» Она вскочила и побежала к парадному входу. Увидев, что глаза у львов красные, Чунь Хуа обомлела и стремглав бросилась на холм, к храму Гуань Инь.

А разбираемый любопытством пастушок, увидев это, побежал вслед за ней. Как только они оба достигли храма, раздался оглушительный удар грома, хлынул ливень и затряслась земля. Чунь Хуа и мальчик-пастушок забились под алтарь и в страхе вцепились друг в друга. Издалека до них доносился ужасный грохот рушащихся домов и падающих деревьев. Лишь с рассветом служанка и пастушок осмелились покинуть свое убежище. Потрясенные, молча шли они к деревне. Подойдя ближе, они увидели, что дом Ван Юня исчез с лица земли. Там и сям лежали вырванные с корнем деревья, но не было и следа жизни. Толпа собравшихся крестьян обсуждала происшедшее:

— Небожители, должно быть, велели божествам реки снести этот проклятый дом с лица земли, — говорил один старик. — Кармическое возмездие в конце концов настигло Ван Юня и его заносчивых слуг!

Тут крестьяне заметили подошедшую Чунь Хуа.

— Чунь Хуа, — обратился к ней один пожилой крестьянин, — твой хозяин и его слуги пропали в наводнении, которое было вызвано землетрясением этой ночью. Каким чудом тебе удалось спастись?

Девушка рассказала, что ее предупредил один даосский монах. Люди покивали и сошлись во мнении, что этот монах, должно быть, Бессмертный, посланный Небом, чтобы предупредить о грозящей беде тех, у кого доброе сердце. Одна из женщин обратилась к Чунь Хуа:

— Ты же лишилась дома, бедняжка… Что же ты будешь делать?

— Я буду ухаживать за храмом, который спас мне жизнь. Попробую собрать денег на его починку и поселюсь там. Теперь, когда поместье и все имущество моего хозяина исчезли в мгновение ока, я понимаю, как иллюзорны богатство и любые материальные вещи.

Крестьяне помогли Чунь Хуа собрать немного денег, а осенью, после уборки урожая, подвезли соломы и камней для починки обветшалых строений. И, верная своему слову, девушка прожила свою жизнь, ухаживая за храмом. Говорят, что спустя несколько лет, когда Цю Чанчунь жил в уединении в гротах Драконовых Врат, к ней являлся его дух, чтобы передать наставления по культивации Дао. Чунь Хуа усердно практиковала и, как говорят, в итоге достигла Дао и обрела бессмертие.

Предупредив Чунь Хуа о грозящей ей опасности, Цю Чанчунь направился на запад и пришел в места, где река Хуанхэ протекает сквозь череду величественных ущелий, извивающихся среди гор подобно дракону. Здесь можно было увидеть, как карп плывет против течения сквозь бурлящие воды. Это место получило название Драконовы Врата: легенда говорила, что если карп сможет перепрыгнуть через них, то немедленно превратится в дракона. Вдохновленный красотой места, Цю Чанчунь решил остаться тут и пожить какое-то время в уединении, культивируя Дао.

Прошло два года. В один из дней Цю Чанчуня посетило видение, что жителям ближайших деревень угрожает засуха. Правительственные чиновники приказали местному духовенству молиться о ниспослании дождя, но несмотря на это засуха только усиливалась. Цю Чанчунь пришел в резиденцию управляющего местностью и объявил, что он помолится о дожде. Управляющий обрадовался и тут же приказал возвести алтарь в соответствии с указаниями Цю Чанчуня. Когда все было готово, Цю Чанчунь распростерся на земле и воззвал к Нефритовому Императору с просьбой послать дождь на эти земли. Не успел он подняться с земли, как небо заволокли темные тучи, поднялся ветер и засверкали молнии. Вскоре разразился ливень. Он продолжался три дня и три ночи. Урожай был спасен, а люди из ближайших деревень начали говорить о Бессмертном, которому подвластны ветер и дождь.

Глава 26

На следующий год засуха разразилась в северных степях, угрожая потерей урожая со всех угодий, окружающих столицу. Император совершал подношения Небожителям и молился о дожде, но засуха лишь усиливалась. В отчаянии император созвал своих министров и сказал:

— Если в ближайшее время не будет дождя, урожая в этом сезоне нам не видать и в столице начнется голод. Выживут не все. Я сделал все, что мог. Может, у кого-то из вас есть идеи, что еще мы можем сделать, чтобы Небо- жители послали нам дождь?

— Государь, — ответил один пожилой министр, — я слышал, что есть люди, обладающие сверхъестественными способностями. Говорят, что они могут вызывать дождь и повелевать стихиями. Распорядитесь, чтобы губернаторы провинций разыскали у себя таких людей и попросили их явиться ко двору.

На следующий день императорский указ был разослан во все уголки Поднебесной. Губернатор той провинции, где Цю Чанчунь вызвал дождь, разыскал монаха и передал ему содержание императорского указа. Цю Чанчунь сразу же согласился отправиться в императорский дворец.

Когда император увидел Цю Чанчуня, он понял, что перед ним человек большой силы, и почтительно обратился к нему:

— Уважаемый мастер, это честь для меня — принимать вас в качестве своего гостя. Если вам что-то нужно, мои министры исполнят любую вашу просьбу.

— Государь, — ответил Цю Чанчунь с поклоном, — вы величайший правитель, и благополучие народа для вас превыше всего. Предлагаю перейти сразу к делу. Завтра я буду молиться о ниспослании дождя. Мне нужна лишь площадка, где будет установлен алтарь. Я обращусь к Нефритовому Императору, и через три дня будет дождь.

На следующий день рано утром Цю Чанчунь и император поднялись к алтарю. Император поставил благовония и вернулся на свое место под навесом. А Цю Чанчунь распростерся перед алтарем, прошептал заклинания и три дня беспрестанно молился под палящим солнцем. На третий день в полдень на небе появилась маленькая черная тучка. Она начала расти и вскоре закрыла собой все небо. Поднялся ветер, засверкали молнии. Внезапно вместе с оглушительным ударом грома хлынул ливень, продолжавшийся в течение всего следующего дня. Урожай в окрестных полях был спасен, и голод удалось предотвратить.

Император был настолько поражен способностями Цю Чанчуня, что сделал его своим советником по вопросам религии. Монаху выделили один из павильонов на территории дворца, и император часто встречался с ним, ища совета по различным вопросам духовного развития. И вот как-то раз Цю Чанчунь и император сидели в беседке, созерцая озеро, покрытое цветущими лотосами. Оба молчали, зачарованные безмятежностью безмолвного озера и пышной красотой сада. Император вздохнул и сказал:

— Как бы я хотел оставить государственные дела и заняться культивацией Дао! Но боюсь, что это всего лишь мечты. У меня нет сыновей, а значит, нет наследников, которым я мог бы передать свои обязанности.

— Государь, — сказал, улыбнувшись, Цю Чанчунь, — мне кажется, что императрица беременна.

Император с трудом мог скрыть волнение.

— О просветленный мастер! — воскликнул он. — Ответьте мне, это будет мальчик или девочка?

— У вас будет сын, — ответил Цю Чанчунь.

Тем же вечером император передал свой разговор с Цю Чанчунем императрице. Та сказала:

— Судьба империи зависит от рождения нашего ребенка. Может, нам стоит спросить еще кого-то, чтобы быть уверенными в предсказаниях этого даоса? Я знаю одного буддистского монаха, имеющего большие способности к предсказанию. Его зовут Бай-юнь, он мастер чань-буддизма и настоятель храма Белых Облаков.

— Хорошо, — покивал головой император, — давай позовем Бай-юня и послушаем, что он скажет.

На следующий день Бай-юнь предстал перед императором. Император произнес:

— Скажи мне, мастер, кто родится у императрицы — мальчик или девочка?

— Мои предсказания говорят, — ответил Бай-юнь, — что императрица родит девочку.

Императору не понравилось то, что он услышал. Он пристально взглянул на Бай-юня и медленно произнес:

— А не ошибаешься ли ты, мастер? Не далее как вчера даосский мастер Цю Чанчунь сказал мне, что у меня будет наследник.

— Ваше Величество, — отвечал Бай-юнь, — я абсолютно уверен.

Император повернулся к присутствовавшему здесь же Цю Чанчуню и сказал:

— А вы что на это скажете?

— Будет мальчик, — ответил тот.

Все взгляды обратились на Бай-юня. Тот демонстративно расхохотался и сказал Цю Чанчуню:

— Я думаю, в этот раз вы ошибаетесь. Мои пророчества всегда точны.

— Возможно, изначально действительно была девочка, — ответил тот, — но, поскольку император усердно молился о дожде, пытаясь спасти народ от голода, Небожители, вероятно, решили вознаградить его и изменили пол ребенка.

— Первый раз слышу такую невероятную чушь, — сказал Бай-юнь. — Но если вы так уверены, что у императора будет сын, то предлагаю пари. Если императрица родит наследника, я отдам вам храм Белых Облаков. А какова ваша ставка в случае, если родится девочка?

— Я отдам вам свою голову, — был ответ Цю Чанчуня.

Условия заключенного пари были зафиксированы на бумаге и подписаны спорящими в присутствии императора.

Той же ночью Бай-юнь занялся гаданием. Ему было не по себе от уверенного тона Цю Чанчуня, и он решил еще раз проверить свои пророчества. Но раз за разом его оракул говорил ему, что императрица носит девочку. Удовлетворенный, он сказал самому себе: «Я выиграю это пари! Цю Чанчунь, не вини меня, когда потеряешь свою голову».

Когда же Цю Чанчунь этой же ночью вернулся в свои покои, он изготовил амулет, с помощью которого связался с Небесной Императрицей. Амулет обладал силой вызывать божество, способное изменять формы и очертания. В ночь, когда императрица должна была родить, божество предстало перед Цю Чанчунем:

— Вызывали, повелитель? Как я могу вам помочь?

— Отправляйся в покои императрицы, — ответил Цю Чанчунь. — Когда родится ребенок, открой свою тыкву, забери женскую природу новорожденной и замени ее мужской.

— Будет сделано, повелитель, — ответило божество, поклонившись.

Поздно ночью императрица разрешилась от бремени. Повитуха, что принимала ребенка, послала императору сообщение: «Ваше Величество, народ осчастливлен рождением принцессы». Император долго смотрел на принесенную записку, затем вздохнул: «Все-таки это девочка…»

На следующий день в приемных покоях императора яблоку было негде упасть. Мастера Бай-юнь и Цю Чанчунь также были среди тех, кто пришел поздравить императора. Император взошел на возвышение и объявил:

— Этой ночью императрица родила принцессу.

Тут же из толпы выскочил Бай-юнь и закричал:

— О, я выиграл! И пусть проигравший выполняет условия пари!

Но император не хотел, чтобы Цю Чанчунь лишился жизни. Поэтому он мягко сказал:

— Сегодня великий день. И я не хочу, чтобы кровь омрачила наше празднование. Поэтому я предлагаю, чтобы Цю Чанчунь, вместо того чтобы отдавать свою голову, выплатил десять тысяч золотых слитков на цели обустройства храма Белых Облаков. А эти деньги жалую ему я в качестве награды за то, что он спас мой народ от голода, вызвав дождь.

Император надеялся, что, если он сделает храму Белых Облаков такое щедрое подношение, Бай-юнь не будет требовать головы Цю Чанчуня. Но Бай-юнь сказал:

— Государь, условия спора были четко зафиксированы, и вы сами присутствовали при его подписании. Мы не можем отступиться от того, что было скреплено печатями.

Прежде чем император успел ответить, Цю Чанчунь улыбнулся и сказал:

— Я не проиграл этого пари. Давайте вместе осмотрим новорожденное дитя. Боюсь, что повитуха была слишком взволнована и что-то напутала в своем сообщении.

Толпа придворных загудела, выражая согласие с этим предложением. Послышались возгласы:

— Ваше Величество, прикажите принести ребенка, чтобы мы все могли своим глазами увидеть — мальчик это или девочка.

Видя все это, император сам засомневался и приказал немедленно принести ребенка.

Мертвая тишина повисла в зале, пока император осматривал принесенное дитя. И вот, подняв ребенка над головой, император закричал:

— У меня сын!

Вельможи и придворные сгрудились вокруг, стремясь лично рассмотреть новорожденного. Удостоверившись, что это мальчик, они отходили и шли к Цю Чанчуню, чтобы выразить восхищение его пророческими способностями. Бай-юнь был озадачен и не мог скрыть своего волнения. Не веря своим глазам, он еще и еще раз осматривал ребенка. Возможность ошибки в предсказании не укладывалась в его голове. Ведь он не знал, что уже после рождения ребенка его природа была изменена божеством, вызванным Цю Чанчунем.

Император повернулся к Бай-юню и сказал:

— Человеку свойственно ошибаться. Вы ошиблись в пророчестве, повитуха сделала ошибку в своем послании. Но как бы то ни было, время уладить условия вашего пари. Прошу вас подготовить бумаги на отчуждение храма Белых Облаков в пользу Цю Чанчуня.

Бай-юню было нечего ответить. Подавленный, он покинул императорский дворец и вернулся в свой монастырь.

Той же ночью Бай-юнь в волнении расхаживал по территории храма. Мысль о том, что он должен отдать процветающий монастырь даосскому монаху, не давала ему покоя. Один из старших монахов заметил его состояние и предложил:

— Настоятель, у меня есть идея. Завтра, когда Цю Чанчунь придет, чтобы вступить во владение монастырем, мы объявим ему, что сначала пусть он найдет столько же даосских монахов, сколько у нас есть буддистских. А императору мы скажем, что без достаточного количества монахов территория храма не будет ухоженной. А кто захочет, чтобы процветающий монастырь разрушился и пришел в запустение?

— Отличный план, брат, — расхохотавшись, воскликнул Бай-юнь. — Вот завтра и посмотрим, с каким количеством людей придет вступать во владение храмом этот даосский монах.

Глава 27

С раннего утра следующего дня Бай-юнь и его монахи сидели в главном зале монастыря, ожидая прихода Цю Чанчуня. Когда тот прибыл, Бай-юнь поднялся и сказал:

— Уважаемый даосский мастер, боюсь, что до тех пор, пока вы не сможете привести сюда столько же даосских монахов, сколько в нем сейчас живет буддистских, вы не можете достойно вступить во владение этим храмом. Храм Белых Облаков — процветающий и прославленный центр распространения духовных учений. И без достаточного количества живущих тут монахов он придет в упадок. Я уверен, вы не хотите, чтобы это произошло.

— Это не вызовет затруднений, — ответил Цю Чанчунь. — Мои братья-монахи ожидают меня у подножия холма. Давайте обменивать их одного на другого.

Цю Чанчунь вышел за территорию монастыря и вынул из своего рукава метелку. Он слегка подул на нее — поднявшийся вмиг ветер подхватил лежавшую на земле сухую листву и понес ее вниз по склону. Вернувшись в храм, Цю Чанчунь сказал Бай-юню:

— Мои братья готовы. Пусть ваши люди выходят из храма по одному, и вместо каждого спустившегося с холма в храм поднимется один даосский монах. Так мы сможем быть уверены, что их число совпадает.

Вы задаетесь вопросом, каким же образом Цю Чанчунь так быстро собрал столько даосских монахов? Сухие листья, что ветер нес вниз по склону, превращались в монахов. По воле Цю Чанчуня они ожили и заселили храм Белых Облаков. Так что обмен буддистских и даосских монахов был совершен, и Бай-юнь со своими последователями покинул монастырь.

Зачем же Цю Чанчунь хотел получить в свое распоряжение храм Белых Облаков? Дело в том, что он не только мог повелевать стихиями, но также знал прошлое и будущее. Он видел, что Бай-юнь живет комфортной жизнью в большом и богатом монастыре, стал надменным и высокомерным и забыл все лишения и невзгоды, которые ему пришлось вынести в начале своего пути. И для того чтобы заслуги, накопленные им в течение жизни, не обратились в ничто, он должен был пройти через эти невзгоды снова. Кроме того, Цю Чанчунь понимал, что буддистские монахи из храма Белых Облаков обладают великим Учением, но их вполне устраивает проводить время в затворничестве, изучая буддистские тексты. Теперь же, покинув храм, они будут вынуждены основать новые монастыри и тем самым распространят свое учение далеко за пределы столицы.

Как только Цю Чанчунь получил в управление храм Белых Облаков, он объявил, что монастырь приглашает к себе даосских монахов, а также всех тех, кто еще только желает изучать Дао. А поскольку после того случая, когда он вызвал дождь, его имя стало широко известно в стране, люди начали прибывать целыми группами. Так что вскоре храм Белых Облаков был полностью укомплектован поварами, садовниками, певчими и богословами.

Чем больше людей вступало в ряды монахов храма Белых Облаков, тем острее Цю Чанчунь чувствовал необходимость напомнить им о той цели, ради которой они здесь. И вот однажды он собрал их всех в главном зале и произнес следующую речь:

— Я хочу поговорить с вами о том, что значит быть монахом. Как вы знаете, монах — это тот, кто покинул свою семью и оставил «пути мира». Но когда вы покидаете мир, вы должны делать это с правильным отношением — оставив привязанность к мирскому. И такая непривязанность должна быть для вас естественной и соответствовать уровню вашего внутреннего развития. Некоторые люди становятся монахами, чтобы избежать трудностей повседневной жизни. Но это бегство, а не культивация Дао. Другие становятся монахами в силу своей бедности, а жизнь при монастыре воспринимают как возможность не беспокоиться о собственном пропитании. Но это лень, а не культивация Дао. А третьи приходят жить в монастырь, поскольку они потеряли свои семьи и хотят, чтобы о них позаботились. Если вами движет одно из этих намерений, даосская община будет для вас лишь способом достижения каких-то личных, краткосрочных целей. А значит, Дао вам уже не обрести.

Вы все выбрали стать частью даосской общины, — продолжал Цю Чанчунь. — Не важно, пришли ли вы сюда с истинным намерением культивации Дао или по каким-то другим причинам; я принимаю вас и никого не гоню. Однако если ваше намерение не истинно, вам следует работать с этим. Это место — Земля Трех Сокровищ. И ваша карма привела вас сюда. Среди вас есть достаточно обеспеченные люди. Но вы должны понимать, что по окончании своего пребывания здесь вы не будете обладать ничем.

Есть три пути вступления на путь Дао. Те, кто идет высшим путем, занимаются медитациями и культивируют внутреннюю энергию. Идущие средним путем усердно изучают священные тексты и читают мантры. Те, чей удел — низший путь, просто совершают благие дела и возносят свои помыслы к Высшему, ежедневно посещая службу в храме. Совершайте то, что другие считают невыполнимым. Живите с теми, с кем другие не могут жить. Пусть ваши эмоции растворятся. Делайте то, что вы считали невозможным. Тогда ваш ум станет чистым и омрачения не смогут захватить вас. Если ум опустошен от мыслей, тогда эго не существует. Пусть не будет двойственности между вами и окружающими: нет вашего собственного эго — нет в вашем уме и эго других людей.

Старайтесь постигать Дао естественно. Не принуждайте себя. Делайте то, что можете, и не пытайтесь достичь того, что в данный момент вам не под силу. Кому-то предназначено идти высшим путем, кому-то — средним, а кому-то — низшим. Примите это и усердно следуйте собственным путем. Те, кто идет низшим путем, не завидуйте тем, кому предначертан высший путь. Ведь если вы попытаетесь заполучить то, что пока не ваше, вы не обретете того, что предназначено именно вам. Не каждый станет Бессмертным в этой жизни. Важно не это, важно выполнить свое предназначение. Даже если вы не достигнете бессмертия, вы проживете свою жизнь правильно.

Бритая голова буддиста или узел на макушке даоса еще не делают их монахами. Если ваш разум еще увлечен формами, если вы не растворили привязанностей к «я» и «другие», «прошлое» и «будущее»— даже если вы оденетесь как монах, ваше сердце будет подобно сердцу дикого зверя. Если вы все еще во власти алчности, зависти, желания денег и успеха — вы не тот, кто действительно оставил мир. Многим из тех, кто носит монашеские одеяния, доставляет удовольствие чувство защищенности, которое дает сытая жизнь в монастыре. Они думают, что нашли себе теплое местечко. Если вы из их числа, вам лучше было бы вернуться в мир, в противном случае вы лишь ухудшите свою карму.

В то время как Цю Чанчунь говорил все это монахам, во двор храма Белых Облаков вошла группа людей. Все они были высокого роста и выглядели крепкими — создавалось впечатление, что они не понаслышке знакомы с боевыми искусствами. Впереди шел человек, внешний вид и манеры которого выдавали в нем лидера группы, пользовавшегося среди остальных непререкаемым авторитетом. Входя в ворота храма, он одернул своих товарищей:

— Эй, приведите себя в порядок! Мы должны достойно предстать перед Учителем.

Этот человек был не кто иной, как Чжао Би, атаман разбойничьей шайки с горы Тайшань, который когда-то насильно накормил Цю Чанчуня и тем самым спас его от голодной смерти. В тот раз, простившись с монахом, Чжао Би и его друзья решили навсегда покончить со своим прошлым. На деньги, оставшиеся от лихой жизни, каждый организовал себе честный заработок, и все они мирно поселились в разных городах и деревнях, став торговцами или земледельцами. Так прошло десять лет. И вот однажды Чжао Би где-то прослышал, что один даосский монах по имени Цю Чанчунь приглашает всех, кто ищет Дао, в храм Белых Облаков. Чжао Би собрал своих старых друзей и сказал:

— Помните, как десять лет назад на Тайшане мы встретили монаха, умиравшего от голода? Ведь именно по его совету мы оставили злодеяния и живем теперь честно. И вот я узнал, что теперь он руководит большим даосским монастырем в столице и приглашает туда всех, кто хочет изучать даосские методы культивации. Все эти годы я ждал возможности встать на путь Дао, и думаю, что это мой шанс. Я пойду в храм Белых Облаков и попрошу мастера Цю Чанчуня стать моим учителем. Если кому-то из вас это тоже интересно, давайте пойдем вместе.

Собравшиеся радостно закивали и воскликнули:

— Брат, это и наш шанс тоже. Мы тоже ждали его все эти годы. Отправляемся немедленно! Здесь нас уже ничто не держит.

Как только Чжао Би и его друзья вошли в главный зал монастыря, к ним подошел даосский монах и тепло приветствовал их

— Добро пожаловать, друзья! Что поделывали все эти годы?

Чжао Би и его люди были ошарашены. «Кто этот монах? Ты его раньше видел? Судя по его поведению, он нас знает», — в недоумении говорили они друг другу. Чжао Би первый вышел из замешательства и громко произнес:

— Уважаемый мастер, я прошу прощения, но я, должно быть, забыл вас. Мы раньше встречались? Мы пришли к мастеру Цю Чанчуню просить его принять нас в ученики. Не могли бы вы отвести нас к нему?

— Я и есть Цю Чанчунь, — ответил монах с улыбкой. — Десять лет назад вы спасли меня от голода на горе Тайшань.

Чжао Би и вслед за ним все остальные рухнули перед Цю Чанчунем на колени.

— Простите нас, мастер! Мы вас не узнали. Мы ожидали увидеть вас постаревшим, но вы выглядите моложе, чем десять лет назад! Мы же, напротив, уже не так молоды…

— Мастер, — обратился к Цю Чанчуню один из друзей Чжао Би, — мы слышали, что приглашаете людей, ищущих Дао, стать монахами в храме Белых Облаков. Именно за этим мы и пришли. Пожалуйста, примите нас в ученики.

— Я очень благодарен вам за то, что вы спасли мне жизнь на горе Тайшань, — отвечал Цю Чанчунь. — И я знаю, что после того, как наши пути разошлись, вы вели честную и порядочную жизнь. И то, что вы постигли иллюзорность материального мира и решили стать монахами, — великое событие, достойное праздника. Но быть монахом — непростое дело. Вы прошли этот долгий путь, потому что в прошлых жизнях накопили достаточно заслуг, а в этой смогли искупить свои неправедные дела. С этого момента вы члены даосской общины. Вы должны соблюдать монастырский порядок, культивировать сострадание и стараться усмирить свой необузданный нрав, не позволяя ему нарушать тишь и покой монастырского уклада. Относитесь к уважением ко всем живым существам. Проявляйте сострадание к тем, чьи интеллект и интуиция хуже ваших. Их продвижение будет медленней, так как их время еще не пришло. И не завидуйте тем, кто превосходит вас в своей практике. Они идут вперед быстрее, так как имеют хорошие задатки.

В Дао нет различий между богатыми и бедными. Для тех, кто ценит добродетель и стремится к познанию, Дао — как драгоценный камень. А для других, кто не видит в добродетели и познании смысла, Дао — как опавшая листва. Отбросьте свою привязанность к богатству. Ибо для Дао искренность и способность идти на жертвы гораздо важнее материального достатка. Вот почему говорят, что в Дао нет различия между королем и бедняком.

Еще в молодости, — продолжал Цю Чанчунь, — я понял, что у меня нет ни малейшего стремления к тем ценностям, которые обычно движут людьми. И я отправился в далекий путь, чтобы найти даосского мастера, у которого я мог бы учиться. Мой Учитель, Ван Чунъян, передал мне учение о Дао. Мой брат, Ма Даньян, помог мне, когда я потерял надежду. Много страданий перенес я в своей жизни. Семьдесят два раза я был на грани смерти от голода. Но я не сдавался. Я продолжал выплавлять свою сердечную природу и преодолевать все преграды, стоявшие на моем пути. Шесть лет в любую погоду я носил людей через реку. Когда, обратившись с молитвой к Владыкам Неба, я вызвал дождь в одной из удаленных провинций, обо мне узнал император. Я еще не достиг Дао, но для того, чтобы сделать даже самый маленький шаг к этому, требуются упорство и дисциплина. Если вы принесете монашеские обеты, вы должны быть готовы столкнуться с любыми трудностями, которые могут ожидать вас на пути культивации Дао. Преодолейте десять препятствий — и вы изгоните из вашего сознания десять демонов, преодолейте сто препятствий — и избавитесь от ста.

Чжао Би и его друзья поклонились Цю Чанчуню и произнесли:

— Можем ли мы удостоиться чести получить ваши наставления, мастер?

Цю Чанчунь проводил их в монастырь. Прошло некоторое время, и в один прекрасный день они принесли монашеские обеты и Цю Чанчунь принял их в ученики.

После рождения наследника император был убежден, что Цю Чанчунь — настоящий Бессмертный. Каждый день, покончив с государственными делами, он спешил встретиться с ним для общения на духовные темы. Часто они вместе засиживались допоздна, обсуждая даосские трактаты. Однако императрица была недовольна. Она не переставала думать про себя: «Я уверена, что родила девочку! Как мог пол ребенка измениться, когда его принесли показать императору? Более того, из-за всей этой истории мой учитель Бай-юнь потерял свой монастырь. Надо со всем этим разобраться».

И вот однажды вечером, пока император беседовал с Цю Чанчунем, императрица послала за Бай-юнем. Войдя в ее покои, он сказал:

— Государыня, я вижу, что вы несчастливы. Что обеспокоило вас?

— Учитель, — ответила она, — я чувствую себя виноватой в том, что вам пришлось отдать свой монастырь этому даосскому монаху. Я чувствую, что мой ребенок — причина всех несчастий. И еще я не понимаю, как моя крошка могла превратиться из девочки в мальчика!

— Я уверен, что причина в Цю Чанчуне, — ответил Бай-юнь. — Должно быть, он приказал злому духу заменить женскую природу ребенка на мужскую. Я боюсь, что тут не обошлось без темных сил. Думаю, вам следует предупредить императора.

— Ах, — вздохнула императрица, — он мне ни за что не поверит. Он же уверен, что Цю Чанчунь — Бессмертный. Да и к тому же он так хотел наследника. А если я скажу, что его сын — результат происков темных сил, боюсь, меня обвинят в государственной измене.

— У меня есть план, — сказал Бай-юнь. — Вы помните эпизод из истории династии Тан, когда император устроил проверку, чтобы выяснить, является ли даосский мастер Чжан Голао Бессмертным? Многие вельможи и придворные верили, что Чжан Голао — Бессмертный. Но император Тан не верил и, чтобы проверить его мастерство, приготовил сильный яд и смешал его с ароматным вином. Чжан Голао пригласили в императорский дворец, и в присутствии придворных и знати император предложил ему отравленного вина. Чжан Голао выпил три полные чаши и воскликнул: «Какое восхитительное вино!» Через несколько секунд он пошатнулся и упал наземь. Его рот открылся, и были видны почерневшие зубы. Так он лежал около получаса. Все уже решили, что Чжан Голао умер. Но тут он встал, выплюнул почерневшие зубы, а когда после этого открыл рот, все увидели, что вместо них у него выросли новые, белые. Так император Тан окончательно убедился, что Чжан Голао — Бессмертный. — Бай-юнь сделал паузу и продолжил: — Ваше Величество, вы могли бы устроить такую же проверку для Цю Чанчуня. Пригласите его на ужин и подайте ему отравленного вина. Если он действительно Бессмертный, оно не повредит ему, а если нет, то мы избавим себя от этого зловредного монаха.

Императрица кивнула и сказала:

— Да, это хорошая идея.

И в храм Белых Облаков сразу же был послан гонец с приглашением для Цю Чанчуня на следующий вечер на ужин в покоях императрицы.

Глава 28

Когда императорский посланник прибыл в храм Белых Облаков, чтобы передать Цю Чанчуню приглашение императрицы, тот уже знал весь ее замысел. Он принял приглашение, а своим ученикам велел подготовить двадцать четыре бочки с холодной водой:

— Проследите, чтобы все было в точности так. Эти бочки понадобятся мне, когда я вернусь. От этого зависит моя жизнь.

И Цю Чанчунь отбыл в императорский дворец.

Когда он предстал перед императрицей, та сказала:

— Даосский мастер, ваши способности к предсказанию поистине поразительны. Вы предрекли мне рождение мальчика, и теперь у народа есть наследный принц. Позвольте мне выразить свою благодарность и восхищение, поднеся вам эти три чаши вина. Это особое вино из личных запасов императора.

По знаку императрицы к ним подошел слуга с большой чашей вина и подал ее Цю Чанчуню. Тот опорожнил ее в один глоток. Еще дважды слуги наполняли чашу, и дважды Цю Чанчунь опустошал ее.

Вернувшись в монастырь от императрицы, Цю Чанчунь немедленно прыгнул в первую бочку с холодной водой. Вода в бочке нагрелась, и Цю Чанчунь перебрался в другую. В итоге, когда он таким образом добрался до двадцать четвертой бочки, то обнаружил, что вода там доходит ему всего лишь до груди: ученики не заполнили бочку до краев. И поскольку Цю Чанчунь не был полностью погружен в воду, яд, оставшийся в верхней части его тела, не мог быть окончательно нейтрализован. Он поднялся к голове и сжег часть волос, оставив на макушке даоса лысину.

Когда императрица узнала, что Цю Чанчунь не умер от отравленного вина, она велела позвать Бай-юня и сказала ему:

— Теперь у меня нет никаких сомнений в том, что Цю Чанчунь — Бессмертный. Он не умер от яда, который я ему приготовила.

— Может, яд был недостаточно силен, Ваше Величество? — спросил Бай-юнь. — У меня, впрочем, есть план получше, чтобы уж наверняка убедиться в том, мошенник Цю Чанчунь или нет. Говорят, даосские Бессмертные могут менять форму металла, особенно золота и серебра. Они могут сделать бесформенный слиток квадратным, круглым или плоским. Мы можем преподнести Цю Чанчуню золотой брусок и попросить его надеть его себе на голову как повязку. Если он сможет сделать из этого бруска такой ободок, то он точно Бессмертный. А если нет, то почувствует себя опозоренным, пустится в бега и уже никогда не вернется в столицу.

И опять императрица пригласила Цю Чанчуня во дворец. Когда мастер предстал перед ней, она увидела на его макушке большую лысину и спросила, что случилось с его волосами. Цю Чанчунь мягко ответил:

— Прошлой ночью Ваше Величество презентовали мне вино бессмертия. Оно было настолько сильным, что Небесные Врата на моей макушке открылись и мой дух взошел во Дворец Бессмертных.

Этот ответ смутил императрицу, поскольку она поняла, на что намекает Цю Чанчунь. Но она все же обещала Бай-юню провести еще одну проверку и поэтому сказала:

— Даосский мастер, вы и вправду Бессмертный. Примите от меня эту золотую повязку на голову. Когда вы наденете ее, все люди будут знать, что вы духовный учитель императора и императрицы.

Слуга поднес Цю Чанчуню золотой брусок. Тот взял и легонько подул на него. Его внутренняя энергия сделала брусок мягким, как глина, и Цю Чанчунь без труда обернул его вокруг своей головы, как повязку. Говорят, что с тех самых пор даосские монахи по праздникам носят на голове желтые повязки.

Императрица была одновременно поражена и пристыжена. Она встала и сказала извиняющимся тоном:

— Мастер, я виновата в том, что подвергла сомнению уровень ваших способностей. Прошу простить мою глупость и невежество.

— Дело не в вас, Ваше Величество, — ответил с поклоном Цю Чанчунь, — просто есть препятствия, которые мне нужно преодолеть для завершения Пути.

Когда Бай-юнь услышал эти слова, он поспешил войти в комнату императрицы. Поклонившись Цю Чанчуню, он сказал:

— Мастер, вся вина на мне. Мое сознание захватили демоны. Это я посоветовал императрице устроить вам проверку.

— Да нет же, я сам заварил всю эту кашу, — ответил Цю Чанчунь. — А вы, мастер, уже достигли подлинной пустоты. Как же в этом случае демоны могут захватить ваш разум?

Бай-юнь подумал про себя: «Я пытался навредить ему, но он, похоже, не держит зла…» А вслух сказал:

— Пусть прошлое останется в прошлом. Победа или поражение больше не имеют значения.

Императрица была в восторге от того, что Цю Чанчунь и Бай-юнь помирились. И тут же приказала слугам подать вина, чтобы отметить это событие. Затем стража у дверей объявила о приходе императора. Видя, что императрица и два монаха что-то отмечают, он сказал:

— Да-да, до меня уже дошли слухи, что уважаемые мастера разрешили свои разногласия. Я так обрадовался этому, что тут же поспешил сюда, чтобы не пропустить этот праздник.

Императрица рассказала ему, как было дело, и император сказал:

— Ничто не сделало бы меня счастливее, чем сознание того, что мастера Цю Чанчунь и Бай-юнь стали друзьями. Я всегда чувствовал, что буддизм, даосизм и конфуцианство следуют сходным принципам. И кстати, — обратился император к обоим монахам, — я решил, что в столице нужно возвести новый буддистский монастырь. Когда он будет завершен, туда будут перенесены все буддистские изображения и реликвии из храма Белых Облаков. А в храме Белых Облаков мы возведем новую статую Лао- цзы, дабы воздать дань уважения патриарху-основателю даосизма. Таким образом, в столице будут и даосский, и буддистский храмы. Да не растает в воздухе аромат их благовоний в течение многих тысяч лет!

Бай-юнь и Цю Чанчунь низко поклонились и поблагодарили императора.

И хотя Бай-юнь уладил все разногласия с Цю Чанчунем, среди некоторых буддистских монахов все же сохранилась неприязнь к даосам, занявшим храм Белых Облаков. И вот как-то один молодой и горячий буддистский монах, стоявший во главе недовольных, заявил своим сподвижникам:

— Цю Чанчунь и его даосы решили, что они навсегда забрали храм Белых Облаков. Ну что ж, мы усложним им жизнь! Надо построить буддистский монастырь прямо за храмом Белых Облаков и назвать его храм Западного Ветра. Как известно, пословица гласит: «Западный ветер разгоняет белые облака». Так что я уверен: как только наш монастырь будет построен, Цю Чанчуня и его даосов постигнут несчастья, и храм Белых Облаков придет в упадок.

Присутствующим идея понравилась. Они изложили ее на бумаге и принесли показать Бай-юню. Тот глянул на предложение и сказал:

— Так, чья это идея? И почему вы предлагаете такое?

— Это придумал наш юный бодисаттва, — ответил один из пожилых монахов.

Вспыльчивый юноша тут же вскочил со своего места. Бай-юнь смерил его взглядом и спросил:

— Почему ты хочешь построить храм Западного Ветра прямо за храмом Белых Облаков?

— Мастер, — вскричал тот, — они забрали нашу собственность! Я хочу отомстить за позор и те тяготы, что они причинили нам.

— Идеи мести не имеют ничего общего с буддизмом, — спокойно ответил Бай-юнь. — Наше сердце должно быть пустым. Если тебя волнуют мысли о стыде, мщении, тяготах — значит, ты не избавил свое сердце от пыли этого суетного мира. Когда король варваров пытал Будду, отрезая куски его плоти, Будда не держал в себе мысли о мщении. В любом случае Цю Чанчунь и его монахи заняли храм Белых Облаков честно. Условия спора были подписаны в присутствии императора. Я проиграл пари и отдал монастырь. Они же не забрали его силой. К тому же император объявил, что для нас будет построен буддистский храм. А твоя идея может принести множество неприятностей, и император, чего доброго, переменит свое решение. Более того, император может усмотреть в этом плане попытку высмеять его пожелания. В общем, я этого не поддерживаю. Если хочешь строить храм Западного Ветра, действуй по собственному усмотрению. Я не желаю принимать участия в этой затее.

Долгое время монахи сидели в молчании. Постепенно до них доходили слова Бай-юня, и идея о «западном ветре, разгоняющем белые облака», уже больше не казалась такой привлекательной. Однако юный монах остался при своем мнении. Он вышел из комнаты и сказал себе: «Идиоты! Мне не нужна ваша помощь. Я сам соберу деньги на постройку храма!» И он начал обходить зажиточные столичные семьи, говоря им, что буддисты должны показать, что они сильнее даосов, и что храм Западного Ветра нужен, чтобы привести в упадок храм Белых Облаков. Некоторые прислушивались к его сумасбродным идеям, но когда слухи о храме Западного Ветра дошли до монахов храма Белых Облаков, они лишь посмеялись меж собой:

— Если храм Западного Ветра будет прямо за нами, то нам останется лишь достроить стену, и западный ветер будет отброшен назад прямо на их монастырь.

— А когда западный ветер обратится вспять, — добавил кто-то, — то пусть он принесет с собой немного огня. Чуточка магии — и храм Западного Ветра сгорит дотла.

Эта шутка разошлась по столице. Но, будучи всего лишь шуткой, она обратилась в историю, и потом многие годы дети рассказывали друг другу, как в ходе состязания между даосской и буддисткой магией храм Западного Ветра (в действительности никогда не существовавший) сгорел дотла.

Глава 29

После улаживания всех разногласий с Бай-юнем Цю Чанчунь передал все дела по управлению храмом Белых Облаков своим старшим ученикам, а сам уединился, чтобы подготовиться к уходу из этого мира. На основании опыта, который он получил в ходе практики, преодолевая выпавшие на его долю препятствия, он написал книгу «Путешествие на Запад». В ней он рассказал о ловушках, подстерегающих человека на пути к просветлению, описал эмоции и желания, которые должен преодолеть ищущий Дао. Он сравнил демонов разума с дикими лошадьми, а необузданное сознание — с непоседливой мартышкой и предостерег от проявлений лени и жадности.

Когда книга была закончена, он разыскал своего друга Бай-юня и вручил ему один экземпляр. Бай-юнь был просветленным мастером, и, читая книгу, он распознал, что Цю Чанчунь в ней описывает различные внутренние изменения, происходящие в теле и сознании вследствие практики внутренней алхимии. Вдохновленный трудом Цю Чанчуня, Бай-юнь тоже написал книгу, описывающую свой опыт и понимание пути к просветлению. Она была названа «Легенды богов». Вместе эти книги образуют хорошее руководство для ищущих просветления.

Говорят, что вскоре после этого Цю Чанчунь достиг бессмертия и взошел в Небесный Дворец. Он был встречен Бессмертными и Небожителями. Представ перед Нефритовым Императором, Бессмертным Люй Дунбинем и Чиновниками Неба, Земли и Воды, он увидел там же шестерых остальных учеников Ван Чунъяна. Они все уже достигли Дао и ждали, пока Небесная Императрица и Нефритовый Император пожалуют им статус Бессмертных.

Чиновники Неба, Земли и Воды развернули свиток и громко зачитали заслуги каждого из семи учеников. Цю Чанчунь был первым в списке. Он был отмечен за его нерушимую веру и стойкость в стремлении к Дао. Вторым в списке был Лю Чаншэн: его похвалили за интуитивное понимание таинственных путей Дао. Третьим — Тань Чанчжэнь, заслуживший похвалу за постоянство отношения и поведения. Четвертым в списке шел Ма Даньян. Он был отмечен за тихий и спокойный нрав и простой и четкий подход к практике. Пятым был Хао Тайгу, который на протяжении всего пути сумел остаться не подверженным личным и материальным интересам. Шестым — Ван Юйян, отмеченный за стойкость в сохранении безмятежности в конфликтах и путанице жизненных перипетий. После того как эти шесть имен были зачитаны, Чиновники Неба, Земли и Воды продолжали:

— А первым, кто достиг Дао, была Сунь Буэр. В своих достижения она далеко превзошла остальных. Именно благодаря ее уму и мудрости остальные смогли также вступить на пути Дао. Это поможет ей полностью обрести Дао. Она идет в списке седьмой, и это место для тех, кто достигает наивысшего просветления.

Когда достижения Семи даосских мастеров были оглашены в присутствии Небожителей и Бессмертных, Нефритовый Император сделал им знак подойти и принять от него статус Бессмертных. Ма Даньян, Тань Чанчжэнь, Лю Чаншэн, Сунь Буэр, Хао Тайгу и Ван Юйян — все подошли и преклонили колени перед ним. Только Цю Чанчунь тихо стоял в стороне. Видя его отказ принять дар от Нефритового Императора, Чиновник Неба строго произнес:

— Цю Чанчунь! А ты почему выказываешь неуважение к подарку Императора?

Тот распростерся на земле перед Нефритовым Императором и сказал:

— Это не является неуважением. Просто я чувствую, что этот подарок должен быть отдан всем, кто ищет Дао. Мой путь к просветлению был полон препятствий и невзгод, которые легко смогут заставить сойти с Пути человека, не способного вынести сложности, что выпали на мою долю. Я хотел бы облегчить ношу тех, кто ищет Дао, но не имеет достаточной силы духа, чтобы вынести страдания голода, холода и унижения. Поэтому я прошу Нефритового Императора рассмотреть возможность использовать Дар Бессмертия так, чтобы он мог помочь большему числу людей достигнуть Дао в течение одной жизни.

Воцарилось долгое молчание. Внезапно налетел порыв ветра, и перед собравшимися появилась фигура с красным лицом и бородой. Это был Чиновник Грома. Убийца демонов и страж принципов Дао, он отвечал за вознаграждение и наказание смертных. Низко поклонившись Нефритовому Императору, он повернулся к остальным и сказал:

— Цю Чанчунь, тебе не нужно беспокоиться о благополучии тех, кто ищет Дао. Я обещаю стать хранителем всех, кто выбрал путь, ведущий к просветлению. И помощь моя будет соответствовать усилиям ищущего. Те, чьи усилия невелики, получат мало. Те, кто приложит большие старания в своем поиске Истины, могут полностью рассчитывать на мою поддержку. Я позабочусь о том, чтобы те, кто имеет правильные намерения, не страдали от холода и голода.

Услышав эти слова, Цю Чанчунь поклонился Нефритовому Императору и наравне с другими учениками принял от него статус Бессмертного.

После аудиенции у Нефритового Императора семерых даосских мастеров провели по покоям Небесного Дворца и представили разным Небожителям и Бессмертным, пребывающим в Высшем Мире. Когда же настал день созревания персика бессмертия, все Небожители и Бессмертные были приглашены к Небесной Императрице. Все гости собрались у балдахина Императрицы, и она произнесла:

— Попробовать этот персик сможет лишь тот, кто достиг успеха в культивации Дао. Один кусочек его продлевает жизнь на одну тысячу лет. И пусть семеро даосских мастеров будут примером для всех смертных — чтобы и они когда-нибудь смогли вкусить персик бессмертия.

[/zdao_restrict]